Сноу вскочил.
— Жаль… Я ничего не успел вам сказать…
Она мягко улыбнулась.
— У вас еще будет масса времени, — сказала она спокойно. — Я тоже еду в Саутгемптон.
Когда поезд тронулся, он счастливый и благодарный, сел на свое место. Что он собирался сказать, было легко себе представить. Случай был самый подходящий, но он опять начал восхвалять погоду, и она вполне могла допустить, что он сошел с ума. Затем он полчаса употребил на то, чтобы рассказать ей, как ему прислали слишком большой шлем и описывал ей свой вид в нем.
Она терпеливо слушала.
Поразительно быстро поезд достиг станции Саутгемптон и остановился у пароходной пристани. Сноу глубоко вздохнул и, посмотрев в лукавые глаза Цинтии, улыбнулся.
— Действительно скверная погода, мисс Сеттон, — произнес он печально, — небо плачет, Англия скорбит о потере своего сына или чего-то наподобие…
Они вышли из поезда.
Сноу одновременно хотелось и отдалить тягостный миг прощания, и ускорить его, чтобы сократить пытку ожидания этого тягостного мига. Он бормотал нечто бессвязное, время от времени однообразно повторяющееся и, наконец, попрощавшись, пошел на пристань.
Он поднялся на палубу своего парохода, отыскал без помощи стюарда свою каюту, бросил в угол чемодан и замер в глубокой задумчивости…
Пароходный гудок вернул его к действительности. Сноу вышел из каюты, бесцельно прошелся по палубе, заполненной пассажирами и провожающими, окинул взглядом мокрую пристань…
Квартирмейстер шел по палубе заунывно повторяя:
— Провожающих просят сойти на берег… Провожающих просят сойти на берег…
Его тягучий голос раздражал Сноу, и он решил спастись от него в салоне.
Войдя в салон, он остолбенел.
Цинтия Сеттон улыбалась ему своими волшебными глазами!
— Вы… как же… Я бесконечно благодарен… вы решили проводить меня… Я не мог предполагать…
В салон заглянул квартирмейстер.
— Кто еще желает сойти на берег? Снимают последний трап…
Сноу безнадежно посмотрел на нее и, тяжело вздохнув, произнес:
— Если вы не хотите, чтобы вас отвезли в Центральную Африку, вам…
— А я хочу, чтобы меня отвезли в Центральную Африку, — ответила она, — иначе я не знаю, зачем покупала билет…
Сноу остолбенел.
— Но… как же так… Ваш багаж…
— Мой багаж находится в моей каюте, конечно, — сказала она невинно, — разве вы не знали, что я еду с вами?
Сноу ничего не ответил.
Когда через пять дней пути горный конус Тенерифа скрылся из виду, Сноу начал отдавать себе отчет в происходящем.
— Я непростительный эгоист, — сказал он, — я должен был уговорить вас сойти с парохода в Санта-Крус, но у меня не хватило мужества.
— Я бы все равно осталась, — сказала она. — Не забывайте, капитан Грэй, что во мне течет кровь путешественника, исследователя.
— Называйте меня лучше Сноу, — сказал он.
— Ну, мистер Сноу, — поправилась она, — хотя это звучит немного фамильярно, да, о чем я начала говорить?
— Вы гордились своим происхождением, — ответил он, — пододвинув себе складное кресло, — а мы внимательно слушали.
Некоторое время она молчала, глядя на бурное море.
— Мое положение очень серьезно, — сказала она вдруг. — Эта страна отняла у меня отца, а теперь отнимает брата…
— Ну, до вас она не доберется, — процедил он сквозь зубы. — Такого безумия я не допущу. Вы должны вернуться. В Бассаме мы встретим пароход, находящийся на обратном пути, и я…
Она громко рассмеялась.
— Мы должны быть готовы к худшему, — продолжал он. — Ламбэр, убедившись, что алмазный поток находится за португальской границей, может пойти на…
— Какую цель, по-вашему, преследовал Ламбэр, давая моему отцу неточный компас? — перебила она его.
— Мне кажется, он сделал это для того, чтобы ваш отец не мог вторично разыскать россыпь. Я убежден, что Ламбэр сделал все, чтобы кто-либо другой не мог использовать план, если бы он случайно попал в чужие руки.
— Зачем же они тогда ловили Фрэнсиса? — спросила она удивленно.
— Это была единственная возможность заполучить план, и, кроме того, беря с собой сына погибшего исследователя, они некоторым образом укрепляли свою позицию.
Это был единственный разговор, который они вели поэтому поводу. В Сьерра-Леоне их багаж перегрузили на «Пинто-Коло», маленькое португальское каботажное судно, и они спокойно поплыли вдоль берега, причем каждые две-три мили пароход становился на якорь и выгружал бочки с немецким ромом.
И вот ранним утром, когда над маслянистой водой стоял густой белый туман, пароход снова стал на якорь. Здесь начиналась прибрежная полоса.
— Ну, вот мы и приехали, — сказал Сноу час спустя, когда лодка причалила к берегу. Он обратился к высокому худому туземцу, стоявшему поодаль.
— Ты давно видел здесь белых людей?
— Масса, — ответил чернокожий и продолжал на своем наречии.
Цинтии эта тарабарщина была совершенно непонятна. Она смотрела то на туземца, то на Сноу, который внимательно и напряженно вслушивался в то, что говорил чернокожий.
— Кого ты подразумеваешь под белым человеком, который умер? — спросил он.
Раньше чем черный успел ответить, его внимание привлекло кое-что другое и он поднял голову. Над ними медленно кружилась птица.
Он вытянул руки и слегка свистнул. Птица камнем упала на берег, тяжело поднялась, шатаясь, сделала несколько шагов и свалилась набок.
Туземец нежно поднял ее — это был голубь. Вокруг красной лапки резинкой была прикреплена белая полоска бумаги. Сноу осторожно вытянул бумажку, расправил ее и прочитал.
«Д. Е. Хуссасу.
Мистер Ламбэр и мистер Уайтей достигли
миссионерской станции Алеби. Они уведомляют, что
открыли алмазную россыпь и сообщают, что Сеттон
месяц тому назад умер от лихорадки.
X. Сандерс.»
Он медленно перечитал послание. Цинтия беспокойно наблюдала за ним.
— Что там написано? — спросила она. Сноу тщательно сложил бумагу.
— Не думаю, чтобы это предназначалось нам, — ответил он.
Глава 13
На территории К'Хасси трое сидели за ужином. Коренастый, в грязном свитере — Ламбэр, тощий, с желтым небритым лицом — Уайтей. Он только что перенес второй припадок лихорадки и руки его предательски дрожали. Третьим был Сеттон. Они ели безвкусную речную рыбу, которую выудил им их проводник, и упорно молчали. Они заговорили, когда, окончив трапезу, вышли на берег реки.
