Я встал, поднял прислоненную к маленькому усилителю «Роланд Кьюб» гитару и взял на ней несколько аккордов. Поставил ее на место, снова выглянул в сад. Они все еще сидели там в темной тени деревьев; свет керосиновых ламп ее не рассеивал, но все же как бы смягчал, в том смысле, что придавал цвет их лицам. Они были темными, почти медными.
Будиль, кажется, была дочерью другого дедушкиного брата, которого я никогда не видел. Его по какой-то причине отлучили от семьи еще в давние времена. Я впервые услышал о нем всего несколько лет назад, совершенно случайно; в семье праздновали чью-то свадьбу, и мама упомянула, что он на ней побывал и произнес пламенную речь. Он был у нас в городе светским проповедником в общине пятидесятников. Работал механиком. Он во всем отличался от двух других братьев, даже фамилию носил другую. Когда они, собравшись на совет под председательством своей статной матушки, решили ввиду академической карьеры сменить при поступлении в университет обыкновенную фамилию Педерсен на чуть менее обыкновенную Кнаусгор, он отказался последовать их примеру. Может, это и стало причиной разрыва?
Я вышел из своей комнаты и спустился вниз. В прихожей я увидел папу, он смотрел на меня из темноты гардеробной комнаты, в которой был выключен свет.
– Вот ты где, оказывается, – сказал он. – Не хочешь посидеть с нами?
– Почему же, – сказал я. – Разумеется, посижу. Я только зашел посмотреть, что тут делается.
– Прекрасная вечеринка, – сказал он.
Он тряхнул головой и поправил волосы. Своим привычным жестом, который из-за этой сорочки и джинсов, так контрастирующих со всем его обликом, показался каким-то женским. Словно прежняя консервативная и корректная манера одеваться заслонила и нейтрализовала этот жест.
– С тобой все хорошо, Карл Уве? – спросил он.
– Ну да, – кивнул я. – Никаких проблем. Пойду пока посижу.
Когда я вышел на крыльцо, потянуло ветерком. Деревья в лесу как бы нехотя шевельнули листвой, словно их разбудили от глубокого сна.
А может, все дело в том, что он пьян, подумал я. Потому что и это было для меня непривычно. Раньше отец никогда не пил. Впервые я увидел его нетрезвым однажды вечером два месяца тому назад, когда зашел в гости в квартиру на Эльвегатен, где жили они с Унни, и они угостили меня фондю – чего в качестве пятничного ужина в нашем доме я не мог себе даже представить. К моему приходу они уже успели выпить, и, несмотря на то, что он был само дружелюбие, я почувствовал угрозу – не прямую, разумеется, не то чтобы я сидел весь вечер и только и делал, что боялся, но латентную, потому что я перестал его считывать. Мне показалось, что весь опыт, накопленный мной с детства, благодаря которому я был готов к любому повороту событий, вдруг утратил силу. Что же в силе теперь?
Повернувшись, чтобы идти к столу, я встретил взгляд Унни, она улыбалась мне, и я улыбнулся в ответ. Снова пробежал ветерок, на этот раз посильнее. Кусты в человеческий рост у входа в амбар зашелестели листвой. На деревьях качнулись самые тонкие ветки.
– Как ты – с тобой все хорошо? – спросила Унни.
– Да, спасибо, – сказал я. – Только немного устал, так что скоро пойду лягу.
– А ты сможешь заснуть среди такой кутерьмы?
– Да какая же тут кутерьма!
– Знаешь, как тепло говорил сегодня о тебе твой отец, – сказала Будиль, наклонившись ко мне через стол.
Не зная, что на это сказать, я осторожно улыбнулся.
– Разве не так, Унни?
Унни кивнула. У нее были длинные, совершенно седые волосы, хотя ей было только немного за тридцать. Папа был ее руководителем, когда она проходила педпрактику. На ней были свободные зеленые брюки и что-то вроде той сорочки, какая была на нем. На шее – бусы, кажется деревянные.
– Весной мы тут как-то читали твое школьное сочинение, – сказала она. – Ты не знал? Ничего, что я прочитала? Понимаешь, он показал мне его с такой гордостью!
Ого! С какой стати она читает мои сочинения?
Но в то же время – что скрывать – я был польщен.
– Ты похож на папиного отца, Карл Уве, – сказала Будиль.
– На дедушку?
– Да. Та же форма головы. Тот же рот.
– А ты, значит, папина двоюродная сестра?
– Да, – кивнула она. – Ты непременно должен как-нибудь нас навестить. Мы ведь, знаешь, тоже живем в Кристиансанне!
Я этого не знал. До сегодняшней встречи я вообще не знал о ее существовании. Надо было ей это сказать. Но я не сказал. Вместо этого я сказал, что было очень приятно встретиться, и спросил, чем она занимается, а потом еще есть ли у нее дети. Про это она как раз говорила, когда снова подошел папа. Он сел за стол и стал внимательно слушать, как бы желая понять, о чем разговор, но затем вдруг откинулся на спинку стула, положа ногу на ногу, и закурил сигарету.
Я поднялся.
– Я пришел, и ты уже уходишь? – спросил папа.
– Что ты. Просто хотел достать одну вещь.
Я открыл оставленный у крыльца рюкзак, достал сигареты, одну на ходу сунул в рот, на секунду остановился закурить, чтобы сесть за стол с уже зажженной. Папа ничего не сказал. А хотел, я это понял по неодобрительной складке губ, но он только бросил на меня сердитый взгляд, и это выражение сразу исчезло, как будто он напомнил себе, что теперь стал другим.
По крайней мере, так я подумал.
– За ваше здоровье, друзья, – сказал папа, подняв бокал с красным вином. Затем взглянул на Будиль и сказал: – За Хелену.
– За Хелену, – сказала Будиль.
Они выпили, глядя друг другу в глаза.
Кто еще такая эта Хелена?
– У тебя нет бокала, чтобы выпить с нами, Карл Уве? – спросил папа.
Я отрицательно покачал головой.
– Возьми вон тот, – сказал он. – Из него никто не пил. Ведь так, Унни?
Она кивнула. Папа взял со стола бутылку белого вина и налил мне. Мы выпили вместе.
– Кто это – Хелена? – спросил я, обращаясь к ним.
– Моя сестра, – сказала Будиль. – Она умерла.
– Хелена была… Мы росли вместе, и очень дружили, – сказал папа. – В детстве. Потом, когда подросли, она заболела.
Я взял бокал и глотнул вина. Из-за дома показалась пара, которую я уже видел. Полногрудая женщина и мужчина с брюшком. Следом за ними шли еще двое мужчин, одного я тоже узнал, он тогда сидел в кухне.
– Вот вы, оказывается, где, – сказал мужчина с брюшком. – А мы-то вас искали. Что-то ты не очень за гостями ухаживаешь, скажу я тебе, – сказал он, положив руку отцу на плечо. – А мы выбрались в такую даль главным образом ради тебя.
– Это моя сестра, – тихо пояснила мне Будиль. – Элиса-бет. И ее муж Франк. Они живут в Рюене, в низине у реки, он риелтор.
Неужели все эти люди, эти папины знакомые, все время жили тут, совсем рядом?
