Итак, угадайте, кто сегодня Гитлер? Совершенно очевидно, что главный нацист нашего поколении — никто иной, как Армия Обороны Израиля. Если бы этот фильм был снят за пределами Израиля, многие назвали бы режиссёра антисемитом, но этот фильм является детищем израильтянина, еврея.
Когда на экране пошли титры, я обратил внимание, что этот фильм получил финансирование из таких стран, как Германия и Швейцария. Еврейское лицо, немецкий карман: кто создатель, кто создание?
Чтобы получить лучшее представление о фильме и людях, его создавших, я иду встретиться с Йоавом.
— Почему немцы и швейцарцы субсидировали этот фильм?
— Мы живем в глобальном мире и сотрудничаем с международными организациями. Вы задумываете фильм здесь [в Израиле] и пытаетесь найти партнеров. Иногда партнером бывает HBO.
HBO — американская компания, и Йоав, очевидно, пытается дать мне понять, что не только немцы занимаются такими вещами, американцы — тоже. А ведь, как мы все знаем, американцы любят евреев.
— Вы получали финансирование от HBO в вашей карьере?
— Я нет, другие да. Но в других фильмах, которые я сделал, мы сотрудничали с такими международными компаниями, как ZDF. (ZDF тоже немецкая. Этот человек, немцы и швейцарцы составляют вместе хороший тандем, думаю я).
— Ваш фильм начинается нацистами и заканчивается Армией обороны Израиля.
— Там солдаты, и здесь солдаты. Те повиновались, и эти подчиняются.
— Картина, которую вы сделали об Израиле, заставляет меня подумать, что эта страна на самом дне. Это верно?
— Ниже дна.
Я говорю Йоаву, что хотел бы взять интервью у Джонатана, а также поехать в Билин. Мог бы он мне в этом помочь? Йоав отвечает, что он будет рад помочь.
Отлично.
Интервью закончено, и я снова иду в Синематеку.
Как обычно на фестивалях артисты приезжают познакомиться с другими людьми искусства и потусоваться. Рядом со мной стоит продюсер, пытающийся получить финансирование для своего следующего фильма. Я спрашиваю его, почему он не подходит к немецким и швейцарским спонсорам. "Ну, — говорит он, — это не так просто. Если вы хотите немецкое или швейцарское финансирование для фильма, вы должны критиковать Израиль, тогда они вас спонсируют".
Ах, вот в чём дело, цель этого фестиваля — критика политики Израиля? Если так, я лучше потрачу время, отведённое мной на посещение фестиваля, иным образом: пойду на встречу с реальными антисионистами, желательно даже не светскими… Самые известные живут недалеко отсюда, в ультраортодоксальном районе Меа Шеарим, прямо рядом с древним Старым Городом.
* * *
Гуляя в этом ортодоксальном районе я замечаю вывеску:
"Раввинская семинария рабби Освенцима”.
— Освенцим? — спрашиваю я хасидов, стоящих у входа в семинарию.
— Да, — говорят они, — почему бы и нет? Освенцим был обыкновенным еврейским городом.
— Вы можете войти внутрь, — предлагают они, — и рабби Освенцима, находящийся теперь на небесах вместе с царем Давидом, пошлет благословение в ваших делах.
Я расхохотался, почему-то полагая, что это самая крутая шутка, которую я когда-либо слышал, и они тут же присоединяются к моему смеху.
Мы фотографируемся вместе, просто так, для удовольствия, и планируем, как бы отправить эти фотографии Адольфу Гитлеру в ад. Тому тоже стоит посмеяться.
Я продолжаю ходить по улицам Меа Шеарим, и мой мозг грызёт мысль: почему эти люди столь забавны, а светские кинематографисты так скучны?
Какой бы ни была причина этого незначительного различия, в данный момент у меня есть более горящая нужда — в диетической кока-коле со льдом. Есть жизнь и после печей Освенцима, а я хочу жить. Проблема в том, что я не знаю, где найти колу в районе с большим количеством религиозных учреждений, но без единого киоска, продающего колу. Я вижу двух рабочих, явно не местных, и заговариваю с ними.
— Как вас зовут?
— Ехезкиель, говорит один.
— А ты? — спрашиваю я другого.
— Израиль.
Они не одурачат меня, ибо Ехезкиель и Израиль — два очень еврейских имени.
— Не играйте со мной в эти игры. Как вас зовут по-настоящему?
— Мухаммед.
— А ты?
— Тоже Мухаммед.
— Приятно познакомиться. Меня зовут Тоби, и я немец. Вам стоило бы увидеть, как просияли глаза Ехезкиеля и Израиля! Им нравится этот немец; и они с радостью указывают ему магазин, продающий черную ледяную магию, известную как кока-кола.
Жажда моя гаснет, и я направляюсь на встречу с двумя известнейшими рабби этого района. Непростая задача, позвольте вам сообщить.
Первого рабби, которого я хочу увидеть, здесь нет. Где он?
— В Америке, в отеле, — говорят мне его приверженцы. Второго рабби, какой сюрприз, тоже нет. А он где?
— В отеле в Австрии.
Святые люди отдыхают. Они не снимают фильмы; сама их жизнь — кино: великолепные пейзажи и вкусные блюда.
Жителям этого района запрещено изучать что-либо, кроме священных книг, у них нет профессий, и большинство очень бедны.
— Как получилось, что рабби может позволить себе дорогие отели за границей? — спрашиваю я одного из последователей рабби, и тот, указывая на небо, отвечает:
— Сотворивший небо и землю знает и как добыть отель для праведника!
Если бы Йоав имел хоть какое-то чувства юмора, он бы сделал фильм об этих людях.
Пока святые люди отдыхают в местах типа тирольского Interalpen, юные дети из их общины остаются в Меа Шеарим. Они учат алфавит, и я иду присоединиться к ним. В их глазах, насколько я помню из мира моего ортодоксального детства, человек, одетый, как я сейчас, должно быть, является существом из местного зоопарка или мерзким сионистом, проклятым гоем, на худой конец, беглецом из психиатрической больницы. Куча детей в возрасте от двадцати до тридцати моментально окружают этого незнакомца, когда он заходит в комнату, изливая на него свою любовь. Видимо они сошлись на опции зоопарка и полагают, что я добрый медведь.
— Кто ты? — спрашивают они.
Я отвечаю на идиш (они никогда бы не подумали, что существо, подобное мне, знает этот язык)
— А вы кто?
Ой, им нравится этот мишка. Должно быть он явился из кошерного зоопарка.
Их учитель болтает со мной, сообщая, что он антисионист, “как и вы”.
— Как вы меня так быстро раскусили?
— Вы бы не пришли к нам в гости, если бы были сионистом!
Мы смеемся. И дети тоже смеются. Они все пытаются меня потрогать — замечательного двуногого медведя и вопят от удовольствия. Учитель и дети разговаривают друг с другом на идиш, языке, состоящем на 80 процентов из немецкого, и он учит их святому языку — ивриту.
