– Как следует все запиши, – прошептал он.
Звонил какой-то пан Выгодил, директор театра в Шумперке в Моравии, он говорил, что у него для Каченки есть ангажемент и что ей нужно как можно скорее перезвонить по номеру, который он продиктовал.
Я хотела сказать, что все передам, но потом обернулась – а за мной стоит Андреа Кроупова. Она тоже как раз пришла позвонить. И тогда я сказала: «Пан директор, я все передам, но это, наверное, не имеет смысла, потому что у мамы уже есть ангажемент в Праге, в Национальном театре, так что в этот ваш Шумперк она, наверное, не захочет поехать».
Если это откроется, то Каченка, наверное, пошлет меня Фрайштайну в подарок на Рождество. Она вообще не должна об этом узнать; насколько я ее знаю, она бы сразу захотела переехать в этот Шумперк. Так что я эту бумажку с номером телефона выбросила в урну. Но уже на улице, чтобы никто не увидел.
Дома Каченка дала мне маленький плоский сверток. Он так приятно пах. Его принес почтальон, и он был действительно для меня. Снаружи было написано «Хелене Фрайштайновой», а внутри лежали самые большие фломастеры, какие я в жизни видела. И еще там была открытка, от Фрайштайна.
Милая Хелена, раз ты так хорошо рисуешь, надеюсь, что эти цвета порадуют тебя. Желаю тебе счастливого Рождества, Карел.
Я взяла фломастеры, надела пальто и шапку и вышла на улицу. Перед домом я села на корточки и эти фломастеры спустила в водосток один за другим, и розовый, и даже сине-зеленый. Потом легла на живот и стала смотреть на них вниз через решетку. Но уже не увидела: было очень глубоко и начинало смеркаться.
– Господи, что случилось? – Каченка испугалась, когда увидела меня. – Почему ты плачешь?
Еще я выбросила ту новую коробочку ВОН со всеми вещами. Не буду же я в Праге ВСПОМИНАТЬ О НИЧИНЕ.
P.S. Пан президент Гусак пока не ответил дедушке. Думаю, что уже, наверное, и не ответит.
