Зато в тюрьме я могла бы хорошо похудеть. Но все же лучше, если никогда не выяснится, кто убил Кроупову. Я же могу там оставить маленькую записку, на которой заранее напишу «Черный мститель» или что-нибудь похожее и обожгу бумагу над свечкой. Это чтобы директор и все другие испугались и сразу бы прекратили заговор. А в остальном – никаких следов.
Но лучше всего, наверное, если бы Кроупова ни с того ни с сего заболела какой-нибудь ужасной болезнью и умерла сама по себе. Но она же молодая и здоровая, и я могу заразить ее только ангиной, когда опять заболею. А от этого она, наверное, не умрет. Жалко, что Сецкий в Германии, он бы мне посоветовал. Теперь за мной постоянно ходит Миша Шпанихель, тоже из нашего класса, но он такой очкарик в белых брюках и об убийствах в жизни не слышал, это точно.
Миша меня просто замучил, потому что он меня любит. Я рада, что меня кто-то любит, но мне все это не очень нравится. Каждый день он ждет меня в проходе к нашему двору и не пускает домой. Он нарочно забирает у меня сумку или мешок со сменкой или что-нибудь еще, чтобы я не могла уйти. Мне приходится его прогонять и уговаривать, а потом всегда ждать, пока ему это не надоест. И когда я не иду домой и остаюсь там с ним, то он не разговаривает, а только смотрит. Я всегда спрашиваю его: «Чего ты хочешь, Миша?» А он только говорит: «Хе-хе-хе». Совсем как псих из сумасшедшего дома.
Когда в прошлом году меня любил Гонза Безвад из Закопов, то мы тогда ходили туда-сюда по полю, а потом он вдруг ни с того ни с сего повалил меня на землю и обслюнявил мне все лицо. Поэтому я убежала и с тех пор с ним не разговариваю.
Я тоже уже кое-кого любила. Например, рыцаря Далибора из Козоед, который у меня в пенале, или еще мне нравится Лудек Старый из театра. И если бы они меня тоже любили, то я бы точно не делала им таких глупостей, а мы бы просто хорошо поговорили.
Миша Шпанихель так любит меня, что однажды его папа с мамой пришли на меня посмотреть, потому что он им дома все время обо мне рассказывает. Я как раз сидела во дворе между домами, на той дороге, где после дождя такая же хорошая грязь, как глина на кружке, и делала скульптуру. Туда они и пришли. Миша, его мама и папа. У всех были золотые очки и белые брюки клеш. Я сказала им: «Здравствуйте».
Миша сказал: «Привет», а его мама покрутила головой и печально сказала: «Так это и есть та Хеленка…» А потом они быстро ушли. Они даже не пригласили меня к себе в гости. Хотя я бы все равно не пошла, поскольку, как говорит бабушка, кто знает, что это за люди, раз с ними говорить не о чем.
Вчера мы со Зденой Климовой пошли в магазин канцтоваров и встретили нашу вожатую Анделу из искорок. Она была совсем на себя не похожа, поэтому мы ее не сразу узнали. Но когда узнали, то очень обрадовались. Последние искорки были весной, а потом она больше не приходила, и мы уже боялись, что с ней что-нибудь случилось.
– Приве-ет! – закричали мы.
И Здена сразу сказала:
– Ой! Андела, ты какая-то толстая!
Я бы не стала так говорить, потому что знаю, каково это, когда кто-нибудь говорит такое. Но вообще все правда, живот у Анделы был как полбочки.
– Я не толстая, – сказала она, – я жду малыша.
– Так ты вышла замуж? – обрадовались мы.
– Нет, я не замужем, – ответила Андела и ушла. Она совсем не хотела говорить с нами об этом.
Мы купили угольники и сели на бордюр у фонтана.
– Как это – у нее будет ребенок, но она не замужем? – спросила Здена.
Я объяснила ей, что для этого не нужно быть замужем, потому что Каченка тоже не была замужем за Фрайштайном, а я у них все равно родилась. Это точно. Но как это все на самом деле, мы не очень знали. Здена думает, что дети получаются от поцелуев, но это точно не так, потому что тогда бы дети могли быть и у детей, и у старых людей, но у детей и старых людей детей нет. Однажды одна девочка, которая попала к нам на второй год, но которая уже не у нас, потому что опять попала куда-то на второй год, говорила, что люди это делают так же, как звери. Тогда я спросила у Каченки, правда ли это, а Каченка рассердилась: «Фу! Так нельзя сказать». А как можно – не сказала. Только все выспрашивала, где я это услышала, но я ей ничего не ответила, потому что понимала, что она опять побежит в школу.
В общем, с этими животными все осталось невыясненным. Но я все равно не знаю, что они делают, поэтому не могу понять, делают ли это люди.
Каченка каждый раз, когда я хочу поговорить об этом, начинает рассказывать, что малыш у мамы в животе, как семечко в яблоке. Но как оно туда попадает? Это какая-то большая тайна, и, может быть, Каченка сама не очень понимает, хоть у нее уже и было два малыша.
Еще на каникулах в Закопах я слышала, как две пани разговаривали перед домом о третьей пани, которая тоже там живет. У нее много детей, нет мужа и она такая небрежная. Одна сказала: «Вошмикова опять ждет ребенка». А другая: «Не говори! Опять эту суку кто-то отодрал?» И та первая: «Главное, чтобы это не был ваш Владя».
Вот это настоящий кошмар. Тогда лучше совсем не иметь детей, чем разрешать кому-нибудь себя бить. Я не люблю, даже когда на меня кричат, а тем более такое.
Я надеялась, что после угольника у меня останутся какие-нибудь деньги и я куплю себе восковые мелки. Но у меня осталось только две кроны, а это мало. Этого хватит только на ластик или на обычные карандаши. Жаль, что карандаши не продаются, как сигареты, по одному. Тогда я купила бы розовый на платья для принцесс или редкий сине-зеленый для моря и русалочьих хвостов, который бывает только в по-настоящему больших коробках – самое меньшее за шестьдесят крон.
Еще в этом месяце случилось одно ужасное событие и два хороших. Ужасное событие такое, что из Моравии пришло письмо с синей полосой, в котором говорилось, что Каченка должна заплатить банку десять тысяч крон, потому что Йолана Беренчичева выпрыгнула из окна, погибла и, соответственно, заплатить не может.
Я никогда раньше не видела, чтобы Каченка так долго стояла на голове, как после этого письма. У нее уже действительно получается йога. Она не упала, даже когда Пепа раз двадцать хлопнул дверью. Потом родители пошли в театр и с проходной звонили в тот город, где жила Беренчичева, потому что они знают там разных актеров, и выяснили, что все правда.
Беренчичева там влюбилась в какого-то пана и хотела выйти за него замуж, только у него уже была одна жена, а вторую он не хотел. Беренчичеву он хотел только так, иногда, как бы вдобавок. Беренчичева была разочарована, напилась, выпрыгнула из окна, и теперь мы должны за это заплатить. Это кошмар. Бедная Беренчичева и бедная Каченка.
Я рассказала пани учительнице Фраймановой о том, что случилось: о Беренчичевой, о деньгах и еще о заговоре в театре, потому что я все время об этом думаю, и на немецком, и на кружке. Пани учительница Фрайманова приготовила чай и принесла замечательное шоколадное печенье. Она только сказала, что все это тяжело, а потом научила меня хулиганской считалке с немецкими артиклями: «Раз, два, три – посмотри, дер, ди, дас
[26] – в унитаз, дас, ди, дер – пионер, три, два, раз – срет на нас». Рассказывать ее нигде не надо, это только для моего развеселения.
