В бою, обычно, командир машины наблюдает за полем боя и видит — где цели, куда ехать надо. Ему и по рации подсказывают и он сам осматривается. А потом он нам дает указание: «Цель такая-то!», а мы уже туда стреляем.
А если выбирать из пушки или танка, то хочу сказать, что танка немецкого мы боялись больше. Как-то в бою рядом с нами шла «самоходка», так ей немецкий танк своим снарядом прямо отрезал ствол орудия. Прямое попадание было и ствол словно срезало, он на землю упал и покатился.
Какая оптимальная дистанция была для уничтожения вражеского танка?
Чтобы гарантированно поразить цель, до нее чем меньше расстояния, тем лучше. Расстояние до цели нам всегда командир передавал. Он передал, заряжающий с замковым нужный снаряд зарядили, я прицелился, даю команду механику-водителю, тот выжимает «главный» и производим выстрел.
Перед выстрелом Вы, как наводчик, какую команду подаете, когда цель у вас в прицеле?
Я говорил: «Цель готова!», командир давал команду на огонь, механик-водитель выжимал «главный» — и полетел наш снаряд.
Каков был национальный состав вашего экипажа?
Практически все были русские, один только Лымарь был то ли поляк, то ли белорус.
В полку или батарее случались конфликты на национальной почве?
Ничего такого у нас совсем не было. Никто никого из-за национальности не унижал.
Могли за какие-нибудь проступки, в качестве наказания, снять с экипажа?
Тоже такого не было. И даже слышать о таком мне не приходилось. Как экипаж был сформирован — так все и служили вместе, никого не трогали.
Могли в экипаж прислать кого-то другого на замену выбывшим членам экипажа, не выводя экипажа на формировку?
У нас в экипаже такого не было. Нам людей новых давали только на формировке в Челябинске.
Длительные марши приходилось Вам совершать?
Боевые марши были, но они, как правило, составляли не более двадцати километров. А чтобы такие уж большие, их не было.
На марше машина всегда своим ходом двигалась?
Всегда только своим, никто никого не тянул. Допустим, приехали эшелоном к месту, разгрузились у железной дороги и пошли дальше уже своим ходом.
На чем работал двигатель «самоходки»?
На дизельном топливе. Правда, его не называли «дизтопливо», а называли «газоль». Полный запас топлива СУ-152 составлял девятьсот шестьдесят литров. Там, где сидел механик-водитель, был бак на двести литров и еще по бокам два бака были.
Немецким дизельным топливом не приходилось заправляться?
Нет, немецким топливом мы не пользовались.
Когда нас учили на механиков-водителей, то мы видели английские танки «Валентина». Красивые танки, чистые, белые изнутри. Наша техника изнутри никогда не красилась, обыкновенное железо и все. А у них выбелено все в машине, красота!
Вас готовили на «Валентайнах»?
Нет, это были другие — нас на наших готовили, советских. Нашими учебными танками были Т-34. После того как нас разделили, нас, будущих «самоходчиков», отправили в Челябинск, а остальных — в Нижний Тагил, там Т-34 выпускались.
За время боев экипаж несомненно «обрастал» каким-то скарбом. Где хранили в «самоходке» все это общее хозяйство?
Для всего место там находилось. У нас НЗ был в машине, этот неприкосновенный запас нам выдавался, когда мы машину получали на заводе. Он был рассчитан на пять суток, в него входили консервы, сухари, по двадцать штук на человека, сало. Мы не имели права его использовать до особого распоряжения командира. Разрешалось НЗ брать в случаях, если машину подбили или что-то с ней случилось.
А кроме НЗ? Например, что-то из трофеев?
Есть места и для этого. Когда Минск взяли, там был спиртовой завод с большими подвалами. Первой к этим подвалам подошла пехота, а эти подвалы были закрыты. Они из автоматов прострелили дверь, а в подвале стояли немецкие цистерны со спиртом. Они прострелят цистерну и оттуда ручеек ссыт потихоньку. Пол в подвале был цементированный, спирту деваться было некуда и все вокруг было им залито.
У нас Лымарь брал имеющиеся канистры и бегал в этот подвал, набирал для всего экипажа спирт.
Канистры были из-под солярки?
Нет, у нас были и чистые канистры.
На что пускали трофейный спирт, кроме как пить?
Больше никуда. Только пить. Ну, иногда и руки помыть им приходилось, когда поблизости воды не было.
Меняли его на что-нибудь?
Нет. А на что менять? На еду? Так у нас с ней недостатка не было. Это пехотинцы могли голодать, а у нас всегда еды полно было.
Когда Вам придавали десант, вы их подкармливали?
Конечно. Всегда угощали их едой.
Американскую тушенку пробовали?
Пробовал! Отличная тушенка! Длинная такая баночка, откроешь ее, а там мясо уже порезанное кружками — в каждой баночке по пять таких кружочков. Мне американские консервы нравились даже больше, чем немецкие.
А трофейную пищу добывали для себя?
Вот, опять, в Минске мы этой трофейной едой основательно запаслись. Там были немецкие консервы, хорошие такие консервы, вкусные.
Причем они открывались ключом, на наших консервах такого не было. Да и с едой иногда у нас бывало не очень, давали одни сухари.
Когда учился зимой в танковой школе в Сталиногорске, нам выдавали хлеб настолько замерзший, что ничем невозможно было разрезать буханку. До того мерзлый хлеб был. Нам давали буханку на троих и, чтобы разделить ее на всех, приходилось ее пилить. А когда распиливали, то не дожидались, когда он оттает — ели мерзлым.
В Минске были пассажирская станция и товарная станция, так вот, когда мы захватили Минск, то на железнодорожных путях товарной станции обнаружили стоящий эшелон, из которого немцы разгружали испеченный хлеб. Вот там мы хорошо запаслись хлебом. Там, в вагонах, буханки хлеба прямо штабелями лежали.
Куда же Вы сложили все это продовольствие?
Да мы не так уж и много брали, чтобы девать некуда было. Кроме консервов с хлебом нам даже немецкий ликер приносили в ящиках. Но это уже они не сами доставали, а у кого-то на что-то выменяли.
«Они» — это кто?
Да наши, «самоходчики», только из другого экипажа.
Перед боем наливали себе «сто грамм»?
В Сталинграде единственный раз нам перед боем дали по «чекушке» каждому бойцу и больше я не встречал случаев, чтобы выдавали спиртное перед боем, пока не попал на Третий Белорусский фронт. Вот там опять спиртное стали выдавать. А на Первом Украинском нигде ни грамма не выдавали.
