Война снится?
До сих пор. Вспоминается другой раз.
Снится какой-то особенно напряженный момент?
Да любой бой. Там каждый день, знаешь ли… неизвестно, какой снаряд тебе попадет. (Смеется.) Перед боем самый такой поганый момент. Махнешь сто грамм, и думаешь: «Дай нах… наплевать-то…»
Постепенно притупляется маленько, становится полегче как-то. А ведь в бой-то идешь… стреляют отовсюду, не знаешь откуда. Все палят и палят. И дальнобойная артиллерия, и минометы, и пулеметы. А пехота-то их… первое-то время… Вот ведь наглецы! Пьяные, рукава по локоть, с автоматами наперевес идут напролом. Их из пулемета валят, и хоть бы хер. Идут и идут. Потом пленных обыскиваешь, и у каждого фляжка со шнапсом.
А наши-то неопытные, поначалу боялись. Потом уже командиры сказали: «Не бойтесь, это они так панику наводят. Подпускайте ближе, и бейте из пулеметов как следует». Но все равно жутко. Только одну цепь уложили, а уже другая идет. И смотришь — наши не выдерживают, бегут. Вот тут нам, артиллеристам только успевай. Стреляем, стреляем…
С немецкими самоходками не встречались?
Как же, видел их самоходки. Они тоже здоровые, как и «тигры».
В Белоруссии видел, и в Польше. Мы наблюдали за боем из второй линии. Они шли против наших танков. Тогда еще танкисты сожгли одну самоходку.
Какое у Вас отношение к замполитам?
У меня, например, отрицательное. Отдохнуть бы, еле на ногах стоишь, а он лезет со своими нравоучениями. Сами-то не воюют, от скуки ерунду всякую придумывают. Один раз так уж они мне надоели…
А то еще перед боем, в этот момент настроение сам понимаешь, бежит и кричит: «Выкидывайте знамена». Какие на хер знамена? Как будто в старинные времена, верно? Ты выбросишь флаг, и первый же снаряд твой. Хорошо снаряд разорвался неподалеку, так он в тыл бегом. Политрук хренов. И про знамена забыл…
Командир, не в пример политруку, нормальный был мужик. Быстро соображал.
Вот нас в батарее было пять машин. Один раз между нашими частями случился разрыв — не хватало сил. Через этот разрыв как назло проходила дорога. Он мгновенно определил нас, двух командиров самоходок, на высотку. Мы должны были все время простреливать этот участок.
И вот смотришь, опять кусты зашевелились. Надо снарядик дать, чтобы там утихомирились, и не смогли нас окружить…
У нас хорошие командиры были. Командир полка грамотный мужик, командир батареи тоже в этом отношении… оба берегли людей и машины. За каждого человека переживали, за технику спрашивали с нас, командиров.
В 42-м Вам не доводилось встречаться с разведчиками? Фамилия Докукин вам ничего не говорит?
Нет. Фамилий не помню. А разведка… Слышно, уже шнапса употребили немцы, песни запели. Наши разведчики потянулись к ним. Смотришь — волокут какое-то чучело. И шнапсу этого притащат. Так себе пойло. Водка лучше…
Интервью и лит. обработка: С. Смоляков.
Пашукевич Анатолий Яковлевич
Я родился 3 декабря 1926 года в городе Киеве. Мой отец, Пашукевич Яков Климентьевич, белорус, старый моряк, родился в 1890 году в Г род но. В царское время он служил на флоте, на крейсере его Величества князя Кирилла Владимировича, двоюродного брата царя.
Там же он состоял подпольщиком в партии большевиков. Служил отец в Петрограде, а из Петрограда они совершали полукругосветное путешествие — когда выпускали офицеров-моряков, то они вокруг Европы шли в Одессу, там брали новых выпускников и шли обратно. В Одессе отец и познакомился с мамой. Маму звали Ткачук Екатерина Степановна, она одесситка, родом из Нерубайского, там в Нерубайском до сих пор живут ее племянники. У отца с матерью родилось пятеро детей — то есть, у меня был брат и три сестры. Но мой брат Анатолий, 1924 года рождения, умер в возрасте двух лет— взорвалась керосиновая лампа, все это разлилось, и он сгорел. Еще была сестра, Валентина Яковлевна -1918 года, и вторая сестра, Нина Яковлевна — 1930 года (до нее у нас еще одна Нина была, но она тоже умерла, один годик ей был, а следующую дочь снова назвали Ниной). Получается, что родилось пятеро детей, а выжило нас всего трое.
Пашукевич Анатолий Яковлевич.
После революции отца прислали в Киев, он тут состоял в Красной гвардии Подольского района, участвовал в Гражданской войне — то Петлюру гнали, то Деникина. Это ж такое время было — власть менялась чуть ли не каждый день. Вчера приходил Деникин, а сегодня — какой-нибудь Врангель. Мама еще рассказывала, что когда Валя, моя сестра, была маленькая у нее на руках, то пришли к ним деникинцы с обыском, а у папы дома хранился наган. Так мама взяла этот наган, положила на руку, а сверху положила Валю (ей было полтора годика). Валя плачет, кричит, ей пистолет давит, а мама ее качает и качает. Еле-еле дождалась, пока они ушли.
Когда Гражданская война кончилась, отец пошел работать на завод «Ленинская кузница» — котельщиком, изготовлял котлы. До войны «Кузница» делала пароходы, и по реке Лыбедь их спускали своим ходом в Днепр. Основная часть завода находилась возле вокзала — это сейчас он на Днепре, а в то время был там. Ну, пароходы по реке не большие ходили, а маленькие, но река была нормальная — я еще помню, что перед войной мы пацанами в ней купались. И рыба водилась, и все что хочешь. И не было ж вот этого бетона, а трава росла, помню — луга такие залитые.
На какой улице Вы жили?
Всю жизнь я прожил в Московском районе. Вот это была улица Батыева, сейчас Ямская называется. А там, где сейчас Протасов Яр и лыжный трамплин, идет Огородная улица — в восьмом номере на Огородной мы жили. А во время Гражданской войны родители на Вокзальной жили. И если где-то что-то не так, то могли на время переселиться в другую местность — они же считались подпольщиками партии, поэтому за ними следили. А в советское время мы тут всю жизнь прожили. Я тут и родился, и в школу пошел.
Как жилось до войны в материальном плане?
Ты знаешь, мы же в Киеве жили, и когда была голодовка, то мы ее не так сильно ощущали. Ане ощущали почему? Потому что наша мама имела такую предпринимательскую жилку и торговала семечками — покупала сырые семечки, жарила их и по стакану продавала. Это я говорю про довоенный голод. Да и после войны мама тоже семечки продавала, выручала деньги и покупала хлеб — его тогда на кусочки продавали. А отец не был каким-то дельцом или торговцем — работал сначала на заводе, а потом обычным советским служащим в управлении железной дороги. То есть, выжить можно было, мы не чувствовали голодовки. И, конечно же, мама в свое время, до революции, имела и крестики, и колечки. А в начале 30-х годов открыли так называемые «торгсины», и вот там она обменивала золотые украшения на продукты. Мы жили все вместе, впятером — Валя, Нина, я, папа, мама и она нас всех кормила.
