А чистка пушки?
Здесь и командир участвовал.
Часто приходилось закапывать установки?
Как только прекращалось наступление и мы переходили к временной обороне — все копай, это был закон.
Копали силами экипажа?
Да. Весь экипаж копал. Но нельзя сказать, что мы сильно закапывались. Гусеницы закапывали, потребовалось что чуть ли не под пушку.
Мне самоходчики рассказывали, что они возили с собой немецкий пулемет переносной.
У меня не было, вальтер был, потом я его сдал в арт-вооружение.
Личное оружие у вас было?
ППШ. Сперва с диском, потом с рожком.
Приходилось пользоваться?
В Тернополе, когда самоходка подорвалась и погиб Коля Лобанов, я вылез с автоматом и сразу к дому, который справа был. Трупов там много было, больше немцев. Я на первый этаж захожу, опять трупы, на второй этаж поднимаюсь, а немец на меня автомат наставил, ну мне и пришлось стрелять.
Основная дистанция стрельбы самоходки?
До 700 метров, примерно 300–500.
У вас гаубица-пушка стояла, Вас не привлекали к артиллерийской подготовке?
Нет, хотя я, имея хорошее артиллерийское образование и хорошо зная закрытые огневые позиции, готовил свой экипаж. Но нас ни разу не привлекали. Мы и артиллерийскими прицелами не пользовались, только прямая наводка.
А дальше 700 метров стреляли?
Если нужно было, поднимали ствол. Тогда уже мы стреляли как гаубица.
Каково было взаимодействии танков и самоходок?
Начался бой и все пошло вперед. Пошли танки, пошли самоходки, пошла пехота. Кто когда впереди оказывался — это от обстановки зависело. Танки, конечно, хотели вырваться вперед, а мы должны были идти в боевых порядках пехоты, но чаще всего мы шли впереди пехоты, потому что командиры стрелкового полка, они болели за свою пехоту.
Вот простой пример. Когда мы овладели Тернополем, на противоположной стороне деревня Янувка. Янувка на горе была, и там немцы засели. Пошла пехота я, зарядил пушку, а она возьми и заклинила. Я остановился, успела меня обогнала, а потом залегла и лежит. И по ней немцы. Командир полка ко мне подбегает и говорит: «Вперед!» Я говорю: «Не могу, у меня пушка не работает». А он говорит: «Не можешь стрелять, так иди, только чтобы пошла пехота!» И все и я пошел. Хорошо, что немцы после Тернополя были ослаблены и по нам артиллерия не стреляла.
По Корсунь-Шевченковскому плацдарму как Вам передвижение, там же все раскисло?
Конец января, так это уже после раскисло, в январе еще нет, там раскисло февраль, март, это когда мы наступали севернее и северо-западнее Винницы, по дорогам пошли, иногда и застревали, но никто не лез специально в болото, смотрели за обстановкой.
Бревном самовытаскивания приходилось пользоваться?
Приходилось.
Немецких фаустпатронов боялись?
Опасались. Когда вступили на территорию Германии, там их много было.
Как узнали о Победе?
Моя батарея получила задачу двигаться на Прагу. В Шепенковице узнали, что война кончилась. Но пошли дальше, вошли в Градец-Кралевский, через день или два после окончания войны, чехи встречают. Они и не знают кто мы, но настолько теплая встреча была. Сразу на площади столько народа высыпало. Обступили, обняли, меня и моих офицеров пригласили в дом, сразу нам налили коньяк.
В 1978 или 1979 году, когда я инспектировал Центральную группу войска в Чехословакии, я и мой помощник по разведке, заехали в Градец-Кралевский, в Комитет по дружественным связям с Советским Союзом. Я им рассказал об этом эпизоде, мне предложили на эту площадь съездить. Приезжаю, смотрю — стоит дом, похожий на тот, в который меня пригласили. Но, когда мы зашли в тот дом, мы узнали, что никого, кто там жил в 1945 году, там уже нет.
Сергей Александрович, Вы не могли бы рассказать о людях вашего полка. Вот у Вас в полку был Тимаков Александр Павлович, командир орудия, полный кавалер ордена Славы.
Был, не в моей батарее.
А как был ранен командир полка, Кузнецов Иван Григорьевич?
Не могу сказать точно. Когда он был ранен, обязанности командира полка исполнял полковник Пряхин, заместитель командующего бронетанковыми войсками 60-й армии по самоходной артиллерии.
А потом Кузнецов вернулся и направил меня на Парад Победы. Мы с Кузнецовым потом много раз встречались. В Академии бронетанковых войск, когда я учился в Академии Генерального штаба, и потом, когда я командовал 12-й гвардейской танковой дивизией в Группе советских войск в Германии, а Кузнецов тогда был километрах в 50 от меня, он тогда был первым заместителем командующего 2-й гвардейской танковой армии.
А он как командир хороший?
Он очень порядочный, исключительно честный человек, бескомпромиссный, правдивый человек.
Еще со мной Иван Владимирович Фролов служил, он после войны работал заместителем главного редактора журнала Александр Васильевич Епихин, главный инженер завода в Жуковском. Володя Гуляев, когда я был командиром самоходки, он в моем экипаже был. Потом всю жизнь слал мне поздравительные открытки, с Днем Победы и с Днем Октябрьской революции, и подписывался солдат Гуляев.
Старшина Титоренко Александр Иванович. Когда я командовал батареей, он был в должности механик-регулировщик и в боях под Краковом ему оторвало обе ноги. Мы его полуживого погрузили на трансмиссию самоходки и отправили в тыл, в госпиталь, после ничего о нем не слышали и журнале боевых действий записали, что Александр Титоренко погиб в бою под Краковом. А потом, когда я был начальником штаба Прибалтийского военного округа, я получил письмо от Александра Ивановича Титоренко, и он описал все, что с ним произошло. Он после ранения года два лечился в госпиталях, ему ампутированы 2 ноги, собственно не ампутированы, а они у него уже были оторваны. Первая жена его оставила, он женился второй раз. В Белгороде окончил юридический факультет и потом длительное время работал народным судьей, его весь Белгород знал. Он умер в конце января 1993 года.
Сергей Александрович, а как кормили на фронте?
В 1941–1942 году пищи не хватало, особенно в училище. Пайки хорошие были, но нагрузка очень большой была, целый день в поле. Да и одеты мы тогда были плохо. Когда мы прибыли во 2-е Киевское артиллерийское училище нам дали обмундирование, бывшее в употреблении, перешитое. А на фронте уже гораздо лучше было.
Трофеи брали?
Я за всю войну не брал, хотел для своей девушки, но не брал. Я когда вернулся у меня, кроме вальтера и фотоаппарата АГФА, ничего не было. Фотоаппарат я в Миколуве взял. Там в одном из домов стоял незакрытый чемодан, видимо, немец хотел убежать, а на столе лежал фотоаппарат, я его и взял. Потом, в конце войны, мы много снимков сделали этим фотоаппаратом.
