Ночью остановились на привал. Вдруг крики со всех сторон: «Победа! Ура! Конец войне!». Солдаты плачут от счастья, стреляют в воздух…
У меня первая мысль в голове мелькнула: «Как конец войне?! У меня же полный боекомплект?!». Но расстрелять этот боекомплект по врагу мне еще предоставилась возможность. Наш полк вёл бои в чешских горах еще пять дней после объявления о капитуляции фашистской Германии.
Несколько ребят из полка погибли в боях уже после Победы…
Четырнадцатого мая сорок пятого года был мой последний бой на войне.
И когда он закончился, я сказал себе: «Все, теперь точно отстрелялся… Скорей бы домой…»
Интервью: Григорий Койфман.
Лит. обработка: Григорий Койфман
Поляков Юрий Николаевич
Призвали меня в ноябре 43-го года из Ленинграда. Попал я в Чувашию, город Цивильск, в роту снайперов. Учился на снайпера. Проучился 5 месяцев и в конце апреля 44-го меня отправили на фронт. Всего-то два раза и стреляли из винтовки.
Попал в 120-ю гвардейскую стрелковую дивизию автоматчиком — не было винтовок. Потом только уже появились они у нас. В конце июля получил винтовку и полтора месяца провоевал снайпером. Уничтожил 13 немцев. Уже позже попал под артналет — засекли немцы. Как бритвой срезало прицел. Сам уцелел. Перевели командиром отделения противотанковых ружей до октября. Десятого октября мы расширяли плацдарм на Нареве. Неудачно наступление началось и нас загнали в противотанковый ров. Минометным огнем рассекли наступающих на две с половиной части. Разрывы двигались и мы от разрывов уходили. А там был глубокий противотанковый ров, наполненный водой. Прыгнули, а я то ростом маленький — вода по горло. Мы в шинелях были, идти неудобно. По рву прошли, выбрались все-таки на сухое место. Прошли метров сто и танки немецкие подошли. Метрах в пятнадцати остановились. Нас не видели — мы же во рву. Стрелять надо. Подсадил меня второй номер. Поддержал — отдача-то у ружья сумасшедшая. Я выстрелил и с первого выстрела танк загорелся. Люки не открылись. Немецкие танки ведь бензиновые были все. Взорвался видимо. Это вроде Т-III был. Целился я во второй, поддерживающий ролик, от кормы. ПТР пробивал броню 40 мм. Меня сбросило отдачей, конечно.
Подобрали меня и прошли мы еще дальше по рву. Ну, тут вдохновение такое нашло. Танки в стороне проходили немецкие, и стал я по ним стрелять. Не боялся совсем, а сбоку из автоматов немцы ударили. Меня сдернули, я обратно спрятался.
Поляков Юрий Николаевич.
14 октября снова пошли в наступление. От моего отделения ПТР остался я, одно ружье и еще человек. Мы оба вместе держались. Побежали, а немцы, видно, засекли. Вторая мина уже попала — разорвалась, в нескольких метрах, впереди нас. Хорошие, видно, были минометчики. Я получил семь осколков — четыре в ноги, три в руку. А впереди меня бежал Гродек, западный белорус, так ему полчерепа снесло.
Попал я в госпиталь, а оттуда — в самоходную артиллерию. В госпитале с самоходчиком познакомился. Он меня и сагитировал. «Пойдем?» — спрашивает. Я отвечаю: «Пойдем». Я еще боялся, думал: не возьмут, а там с распростертыми объятиями приняли, заряжающим. Не хватало людей — экипажи выбивали моментально. Так и началась моя танковая эпопея.
Попал я тогда в 1888-й отдельный полк самоходной артиллерии, 3-я армия Горбатова. У нас в армии 3 полка было — 1812 (как мы называли, восемнадцать-двенадцать), 1888 и 1900. На корпус по одному полку для поддержки. Это было в конце ноября 44-го. Потом мы попеременно, по две батареи стояли в танковой засаде. От передовой недалеко, километра два или полтора. Выкопаны были капониры и сверху замаскированы под стог сена. В случае чего передняя крышка откидывалась, и можно было стрелять. Две батареи отдыхали, две несли дежурство. Это было в Польше, на Наревском плацдарме, севернее Рожан.
14 января 45-го началось наступление на Восточную Пруссию. Артподготовка была сильная. Туман, авиации не было, шли без всякого авиационного прикрытия. Метров 80 видимость, не больше — просто в темноту идешь. Редко-редко где пехота появится. Проскочили немного, слышим — стрельба. Счетверенные немецкие зенитки 20-миллиметровые, «эрликоны». Мы их «собаками» называли. Слышим — где-то за спиной, рядом. Повернули немного, видим — там полукапонир, в нем установки, амбразуры в нашу сторону. При случае их выкатывали и стреляли по воздуху. Ну, мы их подавили сразу. Мы поддерживали тогда штрафбат. Такие отчаянные ребята. Выползаем — лежит наша пехота.
Мы спрашиваем: «Немцы далеко?» А они отвечают: «Да их и нету здесь». Мы поехали вперед, а они поднимаются и за нами следом. Метров 300 прошли мы, наверное, смотрим — в прицел-то хорошо видно — окопы, пулеметы немецкие МГ-34 на треногах стоят, их от нашего «дегтяря» отличить легко, и каски. Мы притормозили — немцы! Ну, назад. Тогда уже «фаусты» были. Сожгут же к черту. Стали мы отходить, а штрафники смеются. Им все равно. И вышли мы в аккурат на минное поле. К счастью, противопехотное. А грохотало-то под гусеницами — страх просто. Не знаешь, то ли на днище ложиться, не то наверх вылезать. Но проскочили.
15 января мы поддерживали 5-ю Орловскую дивизию, 556-й полк полковника Качура. Мы двумя машинами выскочили — пехота лежит, лейтенанта убили. Подбегают, просят: «Ребята, поддержите огоньком!» Кроме штатных снарядов, что в кассетах, у нас навалом на днище под командирским сиденьем — наверное, штук 80 всего. Ну, мы все их и выпустили. И подкалиберные, и бронебойные — лишь бы стрелять, испугать немца. Пять штук только оставили. Пехота поднялась, взяла, что положено. Полковнику, видно, понравилось, нас представили к наградам. Я Звездочку получил за этот бой. Да, а медаль «За отвагу» я еще в пехоте получил.
Потом пошли мы дальше и 21 января вышли к границе Восточной Пруссии. 23 января наша машина вышла из строя. Потрепанные машины были, старые. Уже в Ортельсбурге, в Восточной Пруссии — первый крупный город, который мы взяли. Утащили на ПРБ, подремонтировали и в начале февраля опять на фронт. Приехали, а от нашего самоходного полка три машины осталось — все выжгли. Броня-то на нашей 76-миллиметровке слабенькая, 15 мм сбоку — всем пробивалась. Мы машину «Прощай, Родина!» называли. А еще «сучкой». Стали поддерживать пехоту. Прибегает майор и говорит: «Вот, видите три дома? Там немцы. Надо дома разбить». Пожалуйста. Десять минут — и все три дома вдребезги. Майор потом снова прибегает. «Вот там еще дом. Его тоже надо». Ну, мы по нему начали стрелять, а он не разваливается. Через некоторое время командир полка с палкой к нам бежит. Мол, по своим стреляете. Мы ему — так вот же, майор нам указывал. А майор сразу — я, мол, не туда указывал. Командир полка за палку — мода была тогда такая, с палками ходить — и на нашего лейтенанта. Лейтенант за пистолет: «Товарищ полковник, если ударите — вас застрелю и сам застрелюсь». Тот сразу утих. Короче говоря, то, что мы были представлены к орденам — наградные листы ликвидировали. За строптивость.
