Интервью: Артем Драбкин.
Лит. обработка: Артем Драбкин
Востров Владимир Борисович
Я родился в августе 1924 года в городе Ярцево Смоленской области. До войны успел закончить 8 классов. Через пять дней после начала войны из комсомольцев-добровольцев был создан истребительный батальон. Наш район немцы усиленно бомбили и задачей «истребителей» была охрана двух ближайших железнодорожных мостов, борьба с диверсантами и немецкими десантниками, а также патрульная служба.
Батальону выделили машину «полуторку» и мы были мобильными. Командовал нами работник горотдела милиции, успевший отслужить срочную службу до войны. Выдали винтовку «виккерс» и к ней пять патронов. Нас разместили в здании школы и всех привели к воинской присяге. В июле месяце был бой с немецким десантом и мы захватили живьем одного десантника. Все удивлялись, как у нас легко и ловко получилось разделаться с немцами. Мы тогда еще не знали, какая тяжелая и кровавая война ждет нас впереди. Все стремились побыстрей оказаться на фронте, боялись, что война закончится без нашего участия. Позже, на фронте, все происходившее летом сорок первого года воспринималось мной уже совсем иначе. Оборону в районе Ярцево держали кадровые части, прекрасно экипированные и хорошо обученные. На 30 километров вглубь нашей территории создали эшелонированную оборону, артиллерия стояла через каждые 100 метров. Командиры с гордостью говорили — «Мы удобрим немецкими трупами смоленскую землю!». А немцы эту оборонительную линию просто обошли с флангов…
Началась паника… Наш батальон распался. Приказа на организованную эвакуацию гражданского населения так никто и не дождался. Мне удалось пройти по проселкам 20 километров до соседней станции и вырваться из окружения на последнем «товарняке», ускользнувшем от немцев…
Востров Владимир Борисович.
Ваши родственники успели эвакуироваться?
Отец уже был к тому времени в действующей армии. Только в 1946 году я увидел отца вновь. Приехал домой после демобилизации.
Отец ждал меня на перроне вокзала. Два раза я прошел мимо него, и он меня не узнал… Так меня изменила война…
Мать не успела убежать от немцев. В 1943 году мой полк освобождал Ярцево. Матери в городе не было, а уцелевшие в оккупации мирные жители прятались в лесах во время боев за город. Наш дом стоял сгоревшим. Кто-то сказал матери, что меня видели в живых, стоящим на развалинах родного дома. В Смоленске она долго ходила встречать на станцию санитарные поезда, шедшие на Восток, в надежде меня увидеть. И ведь действительно, в одном из тех санпоездов меня в те дни везли в тыл, в госпиталь.
Материнское сердце чувствовало…
Мой дядя, Семен Филиппович Востров, вырывался из окружения на машине с двумя товарищами. Напоролись на немецкий десант и были убиты… Другой дядя, Григорий Филиппович Востров, с женой Верой и дочерью Валей, прятали у себя в доме нашего раненого летчика, сбитого в воздушном бою над городом. Сосед донес на них немцам и вся семья дяди вместе с раненым пилотом была расстреляна фашистами.
Моя семья потеряла еще очень многих в этой страшной войне…
Что произошло с Вами после выхода из смоленского окружения?
Оказался в Подмосковье, работал автослесарем в гараже. В апреле сорок второго года я добровольцем ушел на фронт. Попал в запасной полк, где прошел курс молодого бойца и началась моя пехотная жизнь на Западном фронте. В конце сорок третьего года меня ранило и после госпиталей я попал служить в полк САУ.
О своей пехотной доле есть желание рассказать?
Я просмотрел сайт «Я помню» там и так много воспоминаний простых пехотинцев и не думаю, что смогу добавить что-то существенное к этим рассказам.
Пехота — это почти верная смерть! В пехоте никто от своей горькой судьбы не ушел… Мне очень сильно повезло, что долго продержался в пехоте на передовой. Расскажу вам про свой последний бой там.
Передовая под Оршей. До немецких позиций 400 метров. Сидим в окопах в обороне. Огонь разжечь нельзя. Раз в день кормили холодными щами и давали сухари. Вдруг нас сняли с передовой, отвели в тыл на 10 километров, дали помыться. Всем сменили обмундирование. Выстроили и зачитали приказ о наступлении.
Утром, после артподготовки, мы пошли в атаку. Не успели пройти и ста метров, как над полем боя моментально появились немецкие пикировщики и началась дикая бомбежка. Назад отойти мы не могли, а оставаться на нейтралке означало обречь себя на быструю смерть от немецких авиабомб. Рванули вперед, через колючую проволоку, через минное поле, под огнем немецких пулеметов и минометов, под свист и разрывы падающих на нас бомб.
Первую линию траншей захватили. Сразу приказ — «Вперед! Не останавливаться!». У меня заклинило автомат. Я присел вынул затвор, протер его и побежал дальше вперед. До немцев оставалось 50 метров, когда внезапно я почувствовал сильный удар по ногам. В левое колено попал крупный осколок мины, разорвавшейся неподалеку. В который раз мне повезло. Весь мой «сидор» был полон осколков, шинель изрешечена, а мне достался только один крупный осколок и несколько мелких… Товарищ оттащил меня в свежую воронку и перевязал. Я пополз в наш тыл, опираясь на автомат. Выходить из боя без оружия запрещалось даже раненым… Попадаю в санбат. Оттуда, на подводах, нас привезли в полевой госпиталь, расположенный в смоленском лесу. Сотни раненых лежали на голой земле и ждали своей очереди в хирургические палатки. Работа медиков ничем не отличалась от заводского конвейера, но у нас народ терпеливый. Зубами скрипит, но все равно держится.
Меня прооперировали и вместе с другими ранеными кинули в товарные вагоны и повезли в Москву. Везли нас в «угольных» вагонах и все стали черными, как негры, только зубы и белки глаз можно было различить. Прибыли на Белорусский вокзал, а далее, на машинах отвезли в госпиталь, находившийся в районе станции метро «Авиамоторная». Снова меня прооперировали. Через полтора месяца выписали из госпиталя и отправили в пехотное училище. Не прошло и недели, как моя рана открылась. Опять госпиталь, операция, костыли. После войны мою ногу еще два раза оперировали. При выписке отправили меня в батальон выздоравливающих. Я думал, что сразу отправят с маршевой ротой на фронт, но оттуда попал в учебный танковый полк, расположенный в Петушках.
Тяжело было думать о скором возвращении на фронт после госпитальных страданий и пехотного лиха?
Нет. Мандража или страха не было. Я был готов воевать дальше, был патриотом и легкой доли не искал. Но я видел, как тяжело было некоторым солдатам возвращаться навстречу смерти. Рядом со мной, в госпитале лежал старшина Капустин — еще из кадровых солдат. Капустин был ранен в шестой раз! Как-то он мне доверительно сказал, что уже нет душевных сил опять возвращаться на эту «мясорубку», на передовую…
