У меня все лицо опалило, а командир полка у нас был хороший такой, по фамилии Макацюба. Он фронтовик, много раз раненый; вскоре он ушел из полка, и его заместил начальник штаба Добрецов. Действительно, есть такие фамилии которые оправдывают себя через дела человеческие. Добрецов этот сказал, чтобы меня ни в какой госпиталь не класть, а приказал санитарам лечить меня при части. Единственный награжденный в полку и все такое прочее. Так я остался при части. Часть уехала на переформировку, где мы получили «тридцатьчетверки». У нас стал командиром полковник Мухин. Тоже душа человек, для солдат был такой. Мне как-то в жизни везет в отношении людей, друзей. У меня и жена все говорила: «Знаешь, Арсений, приятно смотреть на твоих друзей, которые к нам приходят». А действительно — у меня нет других, — всегда можно посоветоваться, поговорить, деловые какие-то разговоры.
И полковник Мухин был такой же хороший.
Чем запомнилась Вам Ясско-Кишиневская операция?
Она интересна вот чем была. Держали оборону по сути на границе с Румынией. Было десять сталинских ударов, а эта операция была восьмой удар. Мы как солдаты много не знали, но я знал, что у нас командующий был Толбухин по-моему. Задача была какая — прорвать в одном месте и в другом, соединиться и сделать окружение, вот в чем вся соль была. Мы шли южнее Бендер, находились фактически у противника в тылу. Сзади нас бои идут, потому что наши подвижные части, танки и самоходки, шли напролом.
В начале наступления Вы сразу полком наступали или были приданы побатарейно?
Нет. Там было так. Во-первых, были противотанковые поля. Противотанковые мины снимали саперы в основном, а противопехотные снять было трудно — там долина такая. Был дан приказ: когда пойдет тяжелая техника, пехоте наступать по следу танка или самоходки. Под их гусеницами эти противопехотные мины рвались, ничего ей не сделали. После прохождения минного поля пехота могла наступать, отставала от нас и мы уходили вперед. Оборону прорвали легко, мы не почувствовали никакого сопротивления. По-моему, целый час или больше шла артподготовка — это сплошной шквал огня из всяких пушек. А мы стояли на исходной позиции на опушке какого-то леса и когда вышли уже на простор, то увидели как наши «катюши» вели огонь. Интересно было за ними наблюдать. Немцы за ними охотились — как только их засекут, начинают их выслеживать. «Катюши» только залп сделали и сразу отходят, потому что по этому месту начинается минометный и артиллерийский огонь вплоть до авиации.
Был такой момент, когда шли по дорогам. Немецкая колонна шла на подкрепление и у них связь не сработала или еще что. Застали врасплох, несколько тысяч пленили и так и оставили под охраной пехоты, которая с нами была. Немцы не ожидали. Помню у с. Париж задержали одного офицера, но охрана его проспала и он убежал. А до этого показал, что для немцев наш удар был неожиданным, молниеносным.
На тридцатьчетверке я уже был в башне заряжающим, пушкой управлял командир. В Ясско-Кишиневской операции я участвовал на Т-34. Ясное дело, в таких боях как на СУ-76, где приходилось стрелять, мне не пришлось участвовать и не пришлось командиру машины Исаеву. Эта операция для нашего полка обошлась довольно легко, в том смысле, что не было больших боевых действий. Название полка не изменили, хотя полк воевал на тридцатьчетверках. Когда мы держали оборону за Днестром, то нам присвоили наименование «Измайловский». Знаете, где Суворов воевал? В Измаиле мне потом пришлось побывать после госпиталя, но я не буду рассказывать о всех перипетиях моей жизни. В разведку я попал после госпиталя.
Интервью: Александр Бровцин.
Лит. обработка: Александр Бровцин
Шишкин Николай Константинович
Нас отправили в Саратов во второе артиллерийское училище, где мы проучились 3–4 месяца, из них месяц потратив на заготовку дров. Потом у нас учили. А чему нас учить? Мы все с боевым опытом, артиллерийские премудрости знали почище некоторых училищных лейтенантов. Поэтому нам быстренько присвоили лейтенантов и направили в Челябинск, получать СУ-152.
В апреле 1943 года, получив звание «лейтенант», я был назначен командиром самоходной установки СУ-152.
Наш 1545-й тяжелый самоходный полк, под командованием подполковника Тихона Ефремовича Карташова, входил в состав 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса 4-й танковой армии. Нашего командира ценили и начальство и солдаты, поскольку полк всегда был готов и к бою и к маршу. Первой командой после боя была: «Осмотреть оружие, вывести нулевые линии, заправить машины боеприпасами и горючим, проверить ходовую». Только потом разрешалось поесть и поспать.
Я чуть позже расскажу про наш первый бой, но когда мы из него вышли, то оказалось, что соседний танковый полк потерял почти все машины. Мы потом разговаривали с ребятами: «Ну как с нашим дураком воевать? Только и знает, что «Вперед!» А Карташов нам говорил: «Полезете на рожон, я вас первый прихлопну!» Вот кустики, вот овражек, вот скирда, используйте местность, внезапность, скрытность. Поэтому у нас подбитых танков много, а потери небольшие. Вот такие командиры и выигрывали войну.
Шишкин Николай Константинович, 1945.
Конечно, относительно небольшие потери в нашем полку объясняются еще и тем, что нас использовали для поддержки. Мы только обеспечивали выполнение задачи основным боевым подразделениям — танковым и стрелковым, которым нас придавали, а не решали самостоятельные задачи.
Расчет орудия Н. К. Шишкина.
Первый бой мы приняли на реке Нугрь, за которой на крутом берегу виднелась деревня Большая Чернь, превращенная немцами в опорный пункт. Оттуда, по наступающим по большому ржаному полю танкам и пехоте, били 88-мм зенитки. В этой ржи не поймешь откуда стреляют. Танки горят. Наводчик Бычков у меня был отличный. В этом бою он сжег два танка. В какой-то момент по нам попали. В рубке искры, запах каленого металла, гарь. Механик-водитель Никонов бросил машину в низинку. Я вылез из люка, стал оглядываться. С трудом обнаружил противотанковую пушку на окраине поля в кустарнике. Мы вышли из ее сектора обстрела, и она теперь била по танкам. Я решил развернуться и, наведя орудие на ориентир в створе с пушкой, выкатиться на нее для выстрела. Если с первого выстрела не попадем — нам хана. Едва мы вышли из низинки, как пушка стала разворачиваться в нашу сторону. Бычков крикнул: «Выстрел!» и одновременно раздался его грохотом. Я успел крикнуть: «Никонов! Назад!», но это было лишним — Бычков попал.
Танки форсировали неглубокую речку, обходя Большую Чернь слева. Мы прикрывали огнем их маневр. Вдруг во фланг атакующим танкам вышло три или четыре «Пантеры» и открыли огонь. Я так скажу, если танк противника появился в полутора километрах, то различить его тип можно только в бинокль, да с упора, да в неподвижной машине, и то не всегда. Ну, а в реальной обстановке на поле боя, в пыли, в дыму, мы их не рассматривали. Так вот с тысячи метров мы их сожгли, по крайней мере три штуки остались на месте. Продвинулись вперед, смотрим, и у меня волосы дыбом — это наши Т-34. Все — трибунал! Только проехав еще немного, и увидев кресты на башнях, я успокоился — танки оказались немецкие. Я был прав — они по нашим стреляли, но если бы это были наши танки навряд ли мне удалось доказать свою правоту…
