Наши три солдата изнасиловали двенадцатилетнюю немецкую девочку по имени Кристель. Командир полка приказал мне провести расследование, а у меня словаря не было, представляете? Мне надо про Берлин спросить, так я через Владивосток. Это как, это как. Пришел, поздоровался с Анной, матерью ее. Я, пожалуй, там два дня провел, чтобы расспросить — это слово не знаешь, так в обход. Провел это расследование и поинтересовался, как у них жизнь-то идет. Знакомятся также как у нас, на вечеринке там, туда-сюда, женятся. Но когда муж уяснил, что ему надо разводиться с женой, то он не имеет права разводиться с ней до тех пор, пока не найдет ей другого мужа.
Показывали мне церковную книгу Kirschbouch такая толстая и там ведется родословная нескольких веков: такой-такой-то умер тогда-то и печать сверху большая церковная на каждом листе удостоверяет эти сведения. Анна курит папиросы, я спрашиваю почему она курит: «Warum Sie rauchen»? Она говорит, что начала после смерти мужа и не может бросить. Везде у них чистота, порядок, все лежит на месте, не то что у нас, все разбросано — по городу пройти позорно. Заглядываю в хлев — скот стоит ухоженный.
Солдаты ничего про их жизнь не говорили — предпочитали молчать, хвалить нельзя было ничего немецкого в то время. И я помалкивал. Я написал рапорт командиру полка о результатах расследования — а чего им, по пять суток гауптвахты дали и все.
Были эти изнасилования, позорно это так, что говорить не хочется. Жора был у нас Грачев, москвич, командир самоходки. Когда вошли в Гросоттенхаген, то остановились там заправить самоходки, боеприпасы взять. А войска-то ушли вперед и старшина один ведет сотни три немок. Жора выбрал самую красивую и увел в дом. Все там сделал, а через несколько дней у него закапало. Так врач полка его выручил, что это старая болезнь открылась — а то штрафной батальон. Был приказ такой, что если прихватил болезнь, то в штрафной батальон отправляют. Поэтому прикасаться к немкам было опасно. Насиловать их я не мог нравственно.
Какое отношение было к личному оружию и танку?
У меня был пистолет, а у всех остальных револьверы «наганы» и были два автомата ППШ на весь экипаж да трофейный пулемет как всегда у меня. Самоходка была для меня дороже, чем танк. Некоторые говорили, что у танка пулеметы есть, а у меня всегда пулемет был. Мы самоходку берегли, как невесту обслуживали: своевременно отрегулировать, почистить, посмотреть контакты. Когда на днище подтекало, то протирали, убирали, но старались находить место откуда подтекает — может, при заправке пролилось.
Когда Вы служили на КВ и на самоходках, какое у Вас было обмундирование?
Хлопчатобумажное цвета хаки, летом пилотка, в бою шлем. Зимой давали ватные брюки, телогрейку и на это одевали комбинезон в бою. Иногда давали валенки и шубы, но не всем хватало. Это было как правило в обороне, когда долго стоим на одном месте. Этой формы хватало до госпиталя, а там меняли все. Моя мама прислала мне крестик, когда я учился в училище челябинском. Я его положил в карманчик, потому что нельзя было показывать. Где-то после ранения заменяли обмундирование и крестика не стало. Сожалел конечно. А она, когда я заехал в 46-м году ненадолго, по пути из Ленинграда в Свердловск домой, говорит: «Вася, ты остался жив, потому что я за тебя Богу молилась». Вот так.
Как изменилось Ваше отношение к религии, Богу за время войны?
Ничего не менялось — во время войны верил, до войны верил и теперь верю. На войне не молился, только про себя. Атак — было запрещено преклоняться перед религией. Были приметы, я наблюдал: перед боем мы брились, погибнуть — так побритым. Теперь удивляюсь — бритвы-то были опасные, оселков не было, на ремне бритвы правили. А теперь так я даже не побреюсь, не смогу опасной. Перед боем экипаж обнимался три раза, как обычно.
Какие-то слова говорили при этом?
Нет, молча про себя. Не только экипаж, но и друзья там были — многие после боя не возвращались. Конечно, у нас перед войной 80 % населения были крестьяне, а у них все приметы, религиозные убеждения, как их ни выбивали, как-то сохранились. Поэтому верили в сны дурные и хорошие и в приметы верили. Я сам, например, вижу сон, а меня еще бабушка учила, что к чему. Я говорю экипажу: «Меня сегодня убьют или ранят». И точно — ранение.
И какие сны это предсказывали?
Ну, там сырое мясо, огонь, головешки. Это было как предчувствие.
Встречались ли Вы с чудесами на войне, со случаями чудесного спасения человека от смерти?
Чудеса были, конечно. Человек должен был погибнуть, а спасся — такие случаи были. Когда мы заняли Посадку, крупный населенный пункт на юго-западе Курской области, потери были большие. Мы вышли на западную окраину и немцы начали обстреливать тяжелыми минометами из населенного пункта на высоте, название вспомню, так скажу. (Возможно, из Сального на высоте 142. — А. Б.) Одна мина взорвалась около меня. Мина медленно летит, звук от ее полета быстрее идет. Два солдата пехотинца были около меня. Один успел прыгнуть в траншею, а другой не успел. Который не успел, того взрывной волной метров на IQ-15 отбросило. Он вскочил, за голову схватился и убежал в тыл, а который успел, его контузило смертельно, волной к земле и все. Много там разных случаев.
Что такое фронтовое братство?
Да, фронтовое братство… По существу-то оно зарождалось после войны, когда встречаются после войны однополчане, вот это фронтовые братья. На фронте были боевые друзья.
Кто такие боевые друзья?
Это значит один должен выручать другого в бою, не прятаться за спину другого, совместными усилиями побеждать врага. Спасать друг друга. В наших войсках танк горит — мы бежим к танку, пока снаряды не начинают рваться, помогаем выскакивать из танка. Интересные случаи были. Командир самоходки был из Ивановской области, учитель, а трусоват.
Он додумался так воевать: люк открыт, у него длинная палка, а сам за башней сидит и этой палкой механику командует. По голове стукнет — стой, толкнет в спину — вперед, в левое плечо — поворот налево, в правое плечо — поворот направо. Абрамов его фамилия была, учитель.
Какое отношение было к таким в полку?
Нехорошее, но не все знали конечно. Бой идет, так кто там будет особо смотреть; кто рядом был — те и видели. Мы к таким относились недоброжелательно.
Насколько часто у танкистов и самоходчиков были эти случаи трусости?
Немного. Был у нас Волков такой, он ни в одном бою не участвовал. То у него двигатель заглох, то коробка вышла из строя. И вот Волков напросился, видимо, офицером связи к командиру полка. Когда мы шли к господскому двору, я Сергею Быкову говорю: «Сергей, ты посмотри Волков-то как лейб-гвардеец»! А то был все замызганный, грязный, на кочегара похож, в боях не участвовал. Тут смотри, как герой на коне сидит.
Были у Вас такие понятия как «штабная, тыловая крыса»?