Батура заметно волновался. Он внимательно смотрел на Веру, расценивая ее молчание как тщательное изучение и оценку его проекта. Батура был искренним в своих намерениях, и Вера не сомневалась, что если бы задуманное им удалось, он спокойно сложил бы с себя полномочия нового революционного вождя и даже не попытался бы возглавить ни одно поселение. Но также она понимала, что задуманное Батурой – лишь очередная утопия, новая эфемерная идея, в жертву которой готовы принести хоть весь Муос. Батурой движет ненависть к Республике, а на ненависти ничего хорошего построить нельзя. И последствия первых шагов нового Братства она успела увидеть на Партизанской и на Тракторном.
– Батура, помнишь ту глупую историю, когда я влезла в семейную передрягу на Партизанской?
– Я помню все, что связано с тобой. А почему ты это вспомнила?
– До того, как мы оказались на Тракторном, мы проходили по Партизанской. Я видела ту женщину, за которую так неловко вступилась, и ее мужа, и ее детей тоже. Им выкололи глаза, а потом убили. Кто посчитал их недостойными вступить в Братство и жить в сообществе свободных людей?
Батура в очередной раз закашлялся. Он не был готов к такому повороту разговора и, возможно, поэтому новый приступ кашля оказался особенно затяжным.
– Поверь мне, Вера, я этого не одобряю. То, что происходит порой даже с партизанами – следствие длительного проживания под игом циничной Республики. Именно оттуда к партизанам проникли эти человеконенавистнические идеи. Партизанскую – этот земной ад – давно надо было закрывать. Я дал распоряжение эвакуировать оттуда все население, а нежелающих уводить насильно… Мы не могли у себя в тылу оставить плацдарм для асмейцев. Неправильно толкуя мой приказ, они уничтожили всех, кого посчитали неподходящим под образ члена Братства, короче, всех, кто имел недостатки или не был похож на обычного партизана…
– Ты наказал тех, кто это сделал?
Батура потер пальцами одной руки слезящиеся глаза, после чего тоном отца, пытающегося иносказательно объяснить взрослые истины маленькому ребенку, произнес:
– Мои предки очень страдали от Леса, ну, и лесников, с которыми покончила ты. Так вот, у них была поговорка: «Лес рубят – щепки летят». Так уж получается, что без невинных щепок ни на одной войне не обойтись. Но это не повод уничтожать топор, который может сломить врага или сделать много мирных полезных вещей.
– Я поняла тебя, Батура, – неопределенно ответила Вера. – Но ты неспроста объясняешь мне свою концепцию счастливого будущего Муоса. У тебя ведь есть какие-то предложения ко мне?
Батура проходил в Университете спецкурс по психологии да некоторые навыки общения наработал за время своей непростой жизни. Он чувствовал, что разговор идет не совсем в том русле, в каком хотелось бы ему. Он ожидал, что это будет диалог спасителя со спасенной, но из Веры отнюдь не били потоки благодарности и восхищения. Наоборот, казалось, что она не перестала быть следователем, в чем заверила его час назад. Он даже задумался, стоит ли ему озвучивать задуманное. Но раз уж она его раскусила и поняла, что его общение с нею – не пустой треп на абстрактные темы, он решил довести разговор до конца:
– Ты слышала пророчество про Деву-Воина?
Вера едва удержалась, чтобы не сказать «и ты туда же», может быть, даже выдала свое удивление. Но вслух ответила:
– Это что-то из фольклора диггеров?
– Фольклор это или нет, но многие в Муосе и особенно среди партизан ждут, что именно среди них появится девственница, которая принесет им победу…
– Подожди, я попробую угадать, – перебила Вера Батуру. – Ты этой Девой-Воином предлагаешь стать мне?
– Именно так, – выдохнул Батура.
– А если я не девственница?
– Я думаю, что это не так уж и важно. В диггерской балладе речь идет именно о «Деве», а не о «Девственнице». Я думаю, что имеется в виду девушка, молодая женщина…
– Ладно, можешь не продолжать, хотя я и вправду девственница. Надеюсь, проверять это не потребуется? Ты лучше мне скажи, а ты в это веришь – в пророчество про Деву-Воина во всем его мистическом смысле? Или просто хочешь использовать суеверие людских масс в своих интересах?
Батура долго обдумывал ответ на этот непростой вопрос.
– Когда ты, Вера, единственная среди пятерки матерых убров вызвалась спасти Партизанскую от лесников, я сразу же решил для себя, что ты необыкновенный человек. Когда благодаря тебе и только тебе племя лесников было уничтожено, я понял, что ты человек, посланный нам Богом. Я о тебе думал, наводил о тебе справки. Знал о твоих успехах в спецназе, о том, что ты стала следователем. Всем администраторам рассылалась секретная депеша об уничтожении клана цестодов, и по определенным намекам в депеше я понял, что это твоих рук дело. Когда все это началось, когда мы подняли восстание, я отдавал себе отчет в том, что не обладаю качествами военачальника, и поэтому все чаще вспоминал о тебе. И тогда я себе загадал: если нам суждено встретиться, значит, ты – действительно Дева-Воин, единственный человек, достойный возглавить это восстание. Если ты согласишься, я буду считать, что моя миссия выполнена. Решишь ты меня сделать вторым лицом, пока я не сдохну, отправишь в простые гвардейцы или казнишь за те дела на Партизанской, в которых меня упрекала, – мне совсем не важно. Важно, чтобы ты возглавила восстание и довела до конца то, что мною начато, доживу я до этого момента или нет.
– Что я должна буду делать?
Расценив вопрос Веры как согласие, Батура поспешно объяснял:
– Прошлый штурм Улья у нас был неудачным. Мы почти прорвались, но это всего лишь «почти». Они уже знают, что генерала Дайнеко нет. Сегодня же я объявлю, что к Братству присоединилась женщина, когда-то победившая лесников. Я не буду им говорить, что ты – Дева-Воин, будь уверена, они со временем поймут это и сами. Я лишь скажу, что ты как профессиональная военная поведешь их на очередной штурм Улья. Я не сомневаюсь, что в этом бою они будут биться как одержимые, и оборона Улья падет. Это будет твоя победа, тебя понесут на руках и объявят народным героем. А я сложу свои полномочия – в твою пользу.
– В твоем плане есть слабое место. Ты учился в Университете и представляешь себе Улей как Университет плюс Инспекторат плюс Штаб плюс пару ходов между ними. На самом деле Улей – это множество укрепленных бункеров, точное расположение которых не знаю даже я. Сломать оборону на входе и ворваться в Улей – не значит захватить его. Дальше последует долгая и кровопролитная война в самом Улье. Причем война с противником, более обученным и сражающимся на своей территории, который будет биться в каждом бункере; который станет использовать тактику нападений из-за угла, используя сложную систему переходов внутри Улья.
– Ты хочешь убедить меня в том, что Улей взять нельзя?
– Нет, я хочу тебя убедить, что Улей нельзя взять с ходу, обычным ударом в лоб.
– И что ты предлагаешь?
– Я предлагаю до того, как штурмовать Улей, разрушить его изнутри. Если нам удастся заслать внутрь Улья всего один диверсионный отряд, то за несколько дней он сможет уничтожить геотермальную станцию, основные оранжереи, поджечь продовольственные склады, разрушить узлы дренажных систем, начав затопление. Если получится, можно захватить несколько лабораторий – ведь внутри Улья разрабатывается бактериологическое и химическое оружие, и будет вполне справедливо, чтобы разработчики сами испытали на себе то, что готовили для других. После этого останется только ждать, когда привыкшее к сытости, теплу и безопасности население Улья начнет умирать от голода и болезней, ползая в потемках из-за того, что понадеялись на свою станцию и не имеют достаточного количества ветряков или велогенераторов. Пока осажденный Улей будет задыхаться в своих испражнениях, мы ударим по тем отрядам АСМ, которые воюют вне Улья. Будь уверен – без контроля Центра они скоро превратятся в автономные голодные банды и начнут грызть глотки друг другу. А уже когда Улей дойдет до нужной кондиции, Братство победным маршем и малой кровью овладеет этой клоакой Муоса, вызвавшейся быть его мозгом.
