— Хорошо… — Тело пошевелилось. — Иногда лучше не знать. Простите, ничем вас не угощаю. Почти ничего не ем.
Плюша забеспокоилась, собралась идти в магазин за продуктами…
— Не надо. Да успокойтесь, я не объявлял голодовки… Садитесь.
Плюша снова села. Они помолчали. Окна были завешены плотной тканью.
— Отец Фома, он в тюрьме отказывался от еды. Уже готовил себя…
Это Плюша знала. Брал только сухари и воду, а потом и от них отказался.
— Знаете, а ведь я, можно сказать, за него пострадал. Сказал в той последней передаче… Да, которая в октябре. Про этих трех… Что Россию погубили три сифилитика: Иван Грозный, Петр Первый и Владимир Ленин.
Тело на диване пошевелилось.
— Как они все обиделись! Монархисты за Грозного, западники за Петра, коммунисты за Ленина… Патриоты — за всех троих. А ведь это были не мои слова, а отца Фомы, которого они все так любят. Любят, а читать не любят. Из его дневника… Помните?
Плюша помнила.
— Он же бывший врач-венеролог. У него была диссертация по сифилису. Он это дело понимал… Но я, откровенно говоря, рад.
Плюше показалось, что она видит в темноте улыбку Геворкяна.
— Всю жизнь думал, что людям нужна правда. Правда о том, как все было. Пусть не всем. Не всем, но некоторым, некоторым-то она нужна была, а? Теперь и этих некоторых нет. Если правду некому сообщить, она теряет смысл… Хорошо, я думал, это не нужно здесь. Но, может, это нужно полякам? Они ведь всегда были свободнее, даже при Союзе. Почему я польский тогда и выучил. Книги читал их, прессу. Ну вот и сейчас. Сейчас стал читать их прессу…
Прикрыл лицо ладонью. Плюша машинально сделала то же самое.
— Конечно, — голос стал звучать глуше, — по одной прессе нельзя судить… Но у них, похоже, происходит то же самое. То же, что и у нас. Только с чуть более вежливым европейским акцентом. А так… Как будто снова Товяньский вернулся, «Ково справы Божей». Великая Польша, от моря и до моря… «Марши независимости»… Что Германия и Россия мечтают о новом разделе Польши… Сплотимся под знамена патриотизма!
Тяжело закашлялся.
Плюша сидела и слушала звуки кашля.
— Эти расстрелянные поляки никому не нужны. Лучше оставить, как будто ничего не было. Залить поле бетоном, все поле залить бетоном, а? Хорошо? Построить на нем еще один торговый комплекс. Нет, лучше еще один храм с позолоченными пластмассовыми куполами. А, как думаете? Согласны? А еще лучше и торговый комплекс, и храм… Соединить их галереями… Платная парковка… А? Как вам?!
Плюша поджала под себя заледеневшие ноги и неожиданно заплакала. Она сама не знала, отчего сейчас плачет и чего именно ей так жалко. Слезы шли недолго, она вытерла их рукавом. На диване молчали.
— Ну вот, обидел вас. Наговорил глупостей.
Плюша помотала головой.
— Отец Фома меня бы сейчас не одобрил… Даже отругал бы, это он умел. Раздернул бы все шторы, согнал бы меня с дивана… Что молчите?
Плюша поднялась и подошла к окну, взяла за край шторы и осторожно потянула на себя.
И остановилась. Стекла оказались заклеены листами газетной бумаги. В слабо проникавшем сквозь них свете она успела заметить буквы — польские, русские…
— Я уже принял все меры. Я должен тихо и незаметно уйти…
Плюша собралась было говорить, он остановил ее жестом.
— Я пригласил ее. Нет, не жену… Жена вообще ни при чем, отдыхает где-то. Я пригласил… Да, ее. Год уже, как вернулась из Штатов. И снова испытывает финансовые трудности. Так что откликнулась, и теперь она займется мной… Посуду вымыла, холодильник разморозила. Как «кто»?.. Наша дорогая общая знакомая.
Потом они прощались. Плюша обещала приехать еще.
— Не надо, со мной все будет хорошо.
Выходя из геворкяновского двора, обернулась на звук. Неподалеку встала машина, из нее вылезла Катажина с какими-то свертками, помолодевшая и пополневшая.
Плюша спряталась за куст сирени и молча смотрела. Катажина деловито вошла в подъезд.
Вечером Плюша рассказала все Натали — уставшей, вернувшейся с каких-то своих переговоров.
— Ё! — закричала Натали и собралась тут же ехать к Геворкяну.
Но вдруг как-то замолкла, отерла испарину.
— Ладно, — выдохнула. — Завтра так завтра…
Съездили только через три дня. Дверь оказалась открытой: в квартире шел ремонт, с окон с хрустом отдирались газеты. Имя Геворкяна работяги не знали, называли новых хозяев. Квартира, как узнала Натали, была продана по доверенности. Дальше следы терялись.
— Может, в розыск подать? — говорила Натали, включая зажигание. — Человек же все-таки был уважаемый, не иголка…
Плюша соглашалась. Стояли теплые дни, последние дни перед их ссорой.
Ссора была глупой и внезапной. До этого не ссорились. Никогда.
Видимо, сказались нервы: много чего скопилось. И дни еще такие стояли, душные и липкие. Солнце висело в белесой мгле. Неблагоприятные дни.
Натали вдруг взбрело в голову научить Плюшу ездить на велосипеде.
— Ты себя сразу по-другому чувствовать будешь. — Натали спускала велосипед по ступенькам, следом шла Плюша. — И попу сбросишь, и вообще…
Плюша напомнила, что у нее больные ноги.
— И для ног это полезно, — не унималась Натали. — Знаешь, сколько с потом всякого говна из тебя выйдет?
Натали бухнула велосипед на асфальт, и они пошли в сторону поля. По дороге Натали продолжала свою агитацию. Плюша слабо отбивалась, потом замолчала и уныло глядела на вращавшиеся спицы. На свои ноги в новых спортивных штанах, которые натянула на нее перед выходом Натали. Солнце пекло в затылок.
Натали останавливалась, переводила дыхание. У нее стала заметна одышка, она вытирала пот. Снова шла дальше, говорила и размахивала свободной, не занятой качением велосипеда рукой.
Перед полем темнел квадрат асфальта и стояли две-три машины.
— Залезаем!
Плюша неловко перекинула ногу и влезла на жесткое сиденье. Сразу почувствовала себя толстой и неуверенной.
— Эту ножку сюда… — Натали хватала ногу и тыкала ступней в педаль. — Да не ссы, красуля, держу я!
Велосипед накренился, у Плюши заколотилось сердце, пошло мерцание перед глазами…
— Да куда ты сползаешь, — шумел в ушах голос Натали, — на педаль, в педаль упирайся!
Плюша пыталась слезть, Натали не давала и тянула велосипед вперед.
— Педалями крути, ну, ну!..
Велосипед проехал пару метров и рухнул на траву вместе с Плюшей и Натали.
Плюша не ушиблась, поднялась и быстро пошла домой. Сзади что-то кричала Натали.
