Плюша сказала что-то тихо про музей, в котором они работают, что это музей репрессий, музей жертв, и… Вышла, закрыла дверь, прислонилась к стене.
В феврале в музее появился новый сотрудник, на этот раз пожилой. Даже слишком, лет шестьдесят. Седые волосы ежиком, холодный внимательный взгляд. Молча приходил на работу, молча сидел за столом, молча курил у стеклянной двери.
Аллочка Леонидовна представила его на собрании, когда прилетела из Штатов, где была в какой-то делегации. Рассказала, на каком уровне ее принимали, как устала от перелетов, как заидеологизированы американские историки… Под конец собрания сообщила, что наш дружный коллектив пополнился… Поднялся новенький. Назвала его по имени-отчеству; обычно сотрудников называла только по именам. «Будет у нас работать консультантом…» Поднявшийся встал навытяжку. «Человек с богатой биографией. Уникальным жизненным опытом… Прошу любить и жаловать!» Все почему-то захлопали. «На зоне работал, в охране. Сам мне вчера сказал», — услышала Плюша рядом Викин шепот. Плюша перестала хлопать, сжала ладони. «Шоколадку подарил. Полковник», — вздохнула Вика. Собрание закончилось, сотрудники расходились. В Плюшиной голове целый день вертелась песенка про «настоящего полковника».
Через месяц, правда, он ушел. В какую-то бизнес-структуру, как поговаривали в музее.
«Ах, како-ой был мужчина… Настоящий полковник!»
В начале марта ее пригласила к себе Аллочка Леонидовна. Устало подвигала компьютерной мышью, подперла подбородок.
— Что делать будем?
Плюша неопределенно улыбнулась.
Директриса еще пощелкала мышью, принтер ожил. Брезгливо, кончиками пальцев взяла выползший из него листок и протянула Плюше.
— Читайте.
Плюша поднесла поближе к лицу и стала читать.
Это был перевод статьи с какого-то польского сайта. Речь шла об их поле. О том, в каком оно запущенном состоянии (фотография). О том, что, вместо увековечивания памяти жертв, там проводят порнографические перформансы (фотография). Что местные власти не разрешают производить раскопки. Что запрещает местной католической общине строить там часовню, потому что на эту территорию претендует русская церковь. Что у автора там был расстрелян дед (черно-белая фотография)… Тут Плюша поняла: писала та самая польская участница.
В конце статьи выражалась благодарность. Плюша увидела имена пана Гржегора, еще двух людей из польской общины, потом Геворкяна… Замыкала список пани Полина Круковска.
Директриса глядела на нее, сжав губы в ниточку.
— Что скажем?
Плюша пробормотала что-то в том смысле, что написанное, если так посмотреть… Не по частностям, а в целом… В общем-то, правда.
Директриса сухо хохотнула.
— Правда? Это была бы правда, если бы это написали мы. Взвешенно. Конструктивно… А поскольку это написали не мы, а они, это не правда. Это пропаганда.
Прошлась по кабинету, поскрипывая сапогами. Резко остановилась.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
Плюша ответила, что разбирает архивы эмиграции…
— «Эмиграции»? Вы были на нашем последнем собрании?
Плюша кивнула.
— Я же объясняла… Не было никакой «эмиграции». Не. Бы. Ло. Было расширение Русского мира. Понимаете? Распространение русской цивилизации, русских общин по всему миру.
Директриса говорила медленно, как говорят с детьми или умственно отсталыми. Плюша глядела в стол.
— И то, что некоторые называли эмиграцией, было лишь этапом этого цивилизационного процесса. Процесса, начало которому положили Владимир Красное Солнышко и Петр Великий. Заложили его духовную матрицу… Да, драматичным этапом, но история всегда драматична. И эти люди, которые уезжали, они распространяли русскую культуру по всему миру, они сберегали многое, что иначе могло случайно погибнуть. В этом была их нациоцивилизационная миссия. Сами они могли о своем отъезде думать и писать все что угодно, это уже субъективный фактор. Но миссия их была именно в этом: в развертывании матрицы. Понимаете?
Плюша тяжело вздохнула.
— И изучать и публиковать их документы нужно именно с этой позиции. Конструктивной!.. Да что же вы все молчите! — Директриса швырнула на стол бумаги.
Плюша ссутулилась.
— Вы даже не представляете, как вы меня подставили… — Леонидовна запрокинула голову и с силой пригладила волосы. — Далось вам всем это проклятое поле. Хоть бы взорвали его, что ли… Идите. Идите, говорю! — и уронила голову на бумаги.
Плюша встала и вышла из кабинета. Ноги были ватными, пальцы сами собой искали в сумочке валерьянку.
— Хочешь, — говорила вечером Натали, — съезжу, этой козе рога обломаю?
Плюша мотала головой. И прижималась лбом к горячему плечу Натали.
Через неделю был еще один разговор с директрисой. Плюша написала заявление по собственному желанию. Леонидовна молча подписала. Плюша вышла от нее, вернулась к своему столу, стала ледяными руками собирать вещи. Желуди и каштаны, которые раскладывала перед собой, вязаную накидку на кресло. По экрану задремавшего компьютера плавал логотип… Сзади подошла Вика.
— Вы ведь не из-за нас уходите?.. Мы тогда так… Ну, в общем, это мы пошутили.
Плюша не понимала и глядела на Вику, держа в руках накидку.
— Ну тогда. Помните? Это мой день рождения был, просто поприкалывались, что Сталина.
Плюша оставила Вике на память вязаную салфеточку, на которой стоял стаканчик с ручками и карандашами.
Вещи ей молча помог донести до дороги слесарь дядя Витя.
На парковке ждала Натали, деловито протирая машину. Положили сумку с вещами в багажник, связку книг на заднее сиденье. Рядом с книгами села Плюша.
— Ну, со свободой! — сказала Натали. Плюша сжалась, обхватила голову руками и просидела так до самого дома. Натали вначале оборачивалась, потом перестала, задумавшись о чем-то своем.
— …Сердце устало, и плоть холодеет. Стиснуты зубы и сомкнуты веки.
Дверь была открыта, и она вошла в темноту. Голос доносился из комнаты, тоже неосвещенной.
— В мире еще — но уже не для мира. Кто он? Он призрак. Он призрак…
Плюша ощупала стену и не нашла включатель. К ногам упало что-то мягкое, видимо, куртка. Плюша перешагнула через нее и осторожно позвала Ричарда Георгиевича.
Комната замолчала.
Плюша сделала еще несколько шагов в темноте. Спросила разрешения зажечь свет.
— Не нужно, — ответил голос Геворкяна. — Мне тяжело видеть свет. Рядом с вами кресло. Садитесь.
Плюша нащупала мягкую обивку и опустилась.
— Вы знаете платоновский миф о пещере?
Плюша не знала. Она немного привыкла к мраку и видела темное тело на диване.
