И тут королева снова вскрикнула и подняла голову, глядя на Рипли, словно та была ее акушеркой. Рипли свернулась в клубок, схватившись за живот, и крикнула одновременно с ней.
Извивающееся создание упало обратно в грязь, а воины, окружавшие королеву, внезапно подались назад, словно чувствуя неминуемую угрозу.
Рипли устало моргнула и уставилась на пульсирующий живот. Взгляд ее туманился. Взвился еще один фонтан крови, а затем что-то надавило изнутри на живот королевы. Оно толкало и толкало, пока тонкий слой плоти не приобрел форму существа, которое пыталось выбраться наружу. Рипли моргнула. Это выглядело так, словно череп – человеческий череп – пробивался через разодранный живот королевы.
«Ребенок, – отстраненно подумала Рипли. – Макушка ребенка. Я вижу его головку…»
Прозвучал последний крик – жуткий, пронзительный звук – и внезапно появился Новорожденный, выдираясь из тесноты материнского живота. Существо оказалось бледным, не черным. Кожа его походила скорее на человеческую, а не на твердый экзоскелет чужих. Голова казалась обычной, вытянутой формы, но лицо… лицо…
Гэдиман забулькал, забормотал в безумном восторге:
– Прекрасно! Прекрасная бабочка!..
В лице Новорожденного явственно угадывались человеческие черты. Оно выглядело слишком человеческим – и при этом походило на череп с мощными надбровными дугами, длинными сияющими белизной зубами, грубо очерченной челюстью. На месте носа виднелись лишь впадины.
Лицо Новорожденного походило на облик самой смерти.
– Как он прекрасен! – пробормотал себе под нос Гэдиман.
Рипли взглянула на него. Ученый буквально излучал блаженство, словно дал Вселенной лучший дар, какой только могла создать наука. У Рипли возникло ощущение, что она находится на грани того, чтобы присоединиться к Гэдиману в его безумии. Она отвернулась, пытаясь справиться с эмоциями, которые кромсали разум словно пилой.
Новорожденный вытащил огромное тело из внутренностей матери.
Королева, не испытывая уже такой боли, стонала тише, и судороги стали реже. Она протянула к ребенку дрожащую руку. Рипли представила, как поступает так же, вспомнила, как муж поднял их дочь и положил ей на живот. Вспомнила слезы, которые сменились почти истерическим смехом, когда все они радовались здоровому, мокрому, пищащему младенцу.
Стоило королеве потянуться к ребенку, как Новорожденный повернулся к ней.
Рипли осознала – сама не понимая, как, – что он пока не достиг полного размера и вырастет еще вдвое, может, втрое в течение дня. И аппетит его был безмерен. Так же, как его свирепость и враждебность. Идеальный организм.
Когда Новорожденный выбрался из утробы, Рипли увидела его руки – такие же сильные, мощные, как обычно бывало у чужих, но только с пятью пальцами. Из-за длинных ногтей и бледной кожи руки существа выглядели как…
«Прямо как мои», – подумала Рипли, борясь с дурнотой.
Словно пародируя человеческую нежность, Новорожденный вскарабкался по телу матери к голове. Изучая ребенка, королева издавала мягкое воркование – материнский звук. Она явно гордилась тем, что совершила. Новорожденный подобрался ближе, и на момент показалось, что он действительно может поцеловать мать.
А затем Новорожденный одним слитным, резким движением огромной руки оторвал королеве голову.
Телепатическая связь с королевой сохранялась, и ее смертные крики Рипли ощущала всей своей сутью.
Новорожденный не остановился. Он продолжал терзать извивающееся тело матери, раздирая его на части и пожирая огромные куски. Нечувствительный к кислотной крови, он пировал на останках родительницы.
Рипли осознала, что королева мертва, в миг, когда прервалась телепатическая связь. Разрыв оказался болезненным, резким, как перелом кости. Зазубренные края жутко царапали разум, ее душу, и сознание Рипли потянулось к воинам, пытаясь нащупать контакт. Она нуждалась в этой связи. Но воинов, которые метались в грязи, переполняли ужас и непонимание. Они не представляли, что делать теперь, когда их королева, их смысл жизни, исчезла.
Вокруг Рипли словно развернулся ад с вопящими душами: чужие свистели и чирикали, а Новорожденный продолжал пожирать мать. А потом Рипли осознала, что звуки издавали не только чужие, и повернулась.
Гэдиман все еще бормотал что-то сам себе, но его шепот быстро сменился криками ужаса. Он выпучил глаза и затрясся, начал метаться, все сильнее и сильнее. Ученый пронзительно завизжал, отчаянно забился в оковах из отвердевшей слизи.
Рипли вжалась в стену хранилища. Она снова попыталась найти в себе силы для побега, но безуспешно. Она так устала. Из-за потери телепатический связи с королевой Рипли чувствовала пустоту внутри, растерянность.
Покрытый материнской кровью Новорожденный внезапно замер и наклонил голову, словно прислушиваясь. Затем он медленно повернулся, и Рипли впервые смогла взглянуть ему в лицо. Под массивными надбровными дугами блестели глубоко посаженные глаза, не слишком отличавшиеся от ее собственных.
Рипли не могла отвести взгляд.
«У Эми тоже были мои глаза».
В груди рос, надувался пузырь истерического смеха.
Гэдиман тоже увидел эти глаза на жутком лице и закричал громче, отчаяннее. Новорожденный неловко поднялся. Длинные и тонкие ноги его дрожали.
«Он уже вырос!»
Двухметровый младенец сделал первый шаг – к ученому. Когда он подошел ближе, его жуткий облик заставил Гэдимана замереть. Он захлопнул рот и замер, выпучив глаза. От осознания опасности его охватил смертельный ужас. Новорожденный обнюхал мужчину, и Рипли заметила, что чужой дрожит всем телом, словно в припадке.
А затем огромные челюсти Новорожденного открылись… и продолжили открываться шире и шире. Казалось, они разъединились, как у змеи, которая готовится проглотить добычу. Пасть нависла над пойманным человеком. Рипли не заметила в ней клыкастого языка, только сами челюсти и ужасающе длинные сияющие белизной зубы.
А потом, совершенно внезапно, Новорожденный ударил, запустив клыки в верхнюю часть черепа Гэдимана. Мужчина снова обрел голос и завизжал еще более жутко, чем прежде. По его лбу, глазам, ушам, рту потекла кровь.
«О, Господи! Нет. Нет!»
Рипли пыталась создать связь с Новорожденным и каким-то образом его остановить, но создание не обращало на нее внимания. Раздался кошмарный хруст ломающихся костей, и Новорожденный, крутнув головой, сорвал верхнюю часть черепа Гэдимана так легко, как человек откусил бы верхушку сваренного вкрутую яйца. Открылся мозг ученого – пульсирующий, отливающий розовым.
Рипли в ужасе застонала и отвернулась. Она слышала, как рвется плоть, слышала мокрое чавканье, звуки глотания, стоны и бульканье умирающего исследователя. Она чувствовала металлический запах свежей крови. Наконец, Гэдиман обмяк, повис в путах из смолистых жгутов. Последние капли крови упали в болото под его ногами.
