Девочки пересели к ней. Заговорили. Все было так плохо, что нельзя было даже представить. Они жили в семье Щербаков почти год. Щербаки хотели получить большую квартиру, потом продать ее и купить меньшую, на двоих. Потом на разницу — открыть магазин. Им нужно было трое патронируемых детей. Своих не было, потому что тетя Аня была серьезно больна по-женски и муж ее не трогал. И Таню, и Леру он насиловал с самого первого дня. Тетя Аня знала об этом, но мужа не останавливала. На жалобы девочек сказала, что им, детдомовским, никто не поверит, потому что в милиции есть знакомые. Хотят жить — пусть живут, не хотят — пусть возвращаются в детдом.
В дверь заглянул как ни в чем не бывало дядя Витя: «Ну что, оклемалась? Ничего страшного. Сама потом спасибо скажешь. Поболит — перестанет. Я тебя пару-тройку дней не трону. Полежи. Но чтобы к понедельнику была как штык, в школу пойдешь… Белье, девчата, смените и постирайте. Вода в печке. На, вот, ешь…» — и бросил на одеяло в засохших потеках крови большой оранжевый апельсин. Больше никогда в жизни она не сможет есть апельсины.
Ночью она лежала без сна и думала, думала… К утру уже знала, что сделает. Она пойдет и все расскажет Саше Извольскому. И ребята за нее отомстят.
В воскресенье после обеда дядя Витя ушел в баню. Света, сжав зубы от боли, пошла в детдом. Ей показалось, что повезло: все были в кино на дневном сеансе, а Извольский со своими что-то обсуждал в подвале. Захлебываясь слезами, она рассказала им все. Они ржали и матерно комментировали ее рассказ. А Извольский, ухмыляясь, предложил вернуться в детдом, мол, раз она теперь не целка, то зачем ей старый хрен, когда тут у всех молодые. Еще на что-то надеясь, она все-таки спросила:
— Если я вернусь, вы его убьете?
И получила в ответ:
— Ты давай, начинай отрабатывать, а там посмотрим… Волоки ее, Репа!
Ее спасли раздраженные голоса воспитателей, спускавшихся по лестнице: «Опять они в этом подвале! Как медом им тут намазано! Сколько замков попортили! Всех до одного к директору!» Чтобы ни с кем не столкнуться, она бросилась в боковой проход между трубами отопления и выскочила во двор через запасную дверь, потом через дыру в ограде — в переулок. Возвращаться в детдом было нельзя. Придется идти к Щербакам… Она больше не плакала.
…Людмиле Борисовне из мокрого холодного предзимья хотелось к теплому морю и солнцу. Уже в третьем турагентстве она рассматривала варианты поездок на Бали, в Коста-Рику и в Израиль.
7. Иванова Светлана Ивановна в возрасте 11 лет 10 месяцев передана из патронатной семьи Щербак в Яснопольский детский дом в связи с расторжением договора по инициативе главы семьи (информация из архива Яснопольского детского дома для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей).
В понедельник, вернувшись из школы, она выбрала в ящике кухонного стола нож с длинным тонким лезвием и небольшой рукояткой. В левой половине сарая, где хранились разные инструменты, нашла круглый точильный камень, насаженный на ручку и закрепленный в подставке. Очень удобно: крутишь ручку — камень вращается, водишь лезвием вдоль — и оно быстро натачивается. За полчаса работы она наточила нож с обеих сторон. Положила на место точильный камень, сверху разложила инструменты, как раньше.
Таня и Лера уже накрыли на стол. Пообедали, сели за уроки. Когда закончили, дружно отклеили уже заклеенные на зиму оба окна, вынули подвойные рамы, чтобы можно было открыть окно сразу, на всякий случай. Под стол на кухне поставили бутылку из-под шампанского, налитую водой.
Дядя Витя задержался на работе, пришел только в 7 вечера, злой и нетрезвый. Цыкнул, чтоб собирали ужин, ушел мыть руки на улицу к рукомойнику. Вернулся, молча поужинали. Настроение у него улучшилось:
— Ну что, девчата, завтра на работу рано, чего тянуть, давайте, раздевайтесь… Чья там очередь? Тебя, Светка, не трону сегодня… Смотри, учись. Давай, Лера, снимай свою сбрую, проверим, а вдруг сисечки подросли… — и замолк, натолкнувшись на взгляд Светланы, жесткий, совсем не детский. Не поверил собственным ушам, когда услышал слова этой соплюшки:
— Никто не будет раздеваться. Ни теперь, ни потом. Ты сейчас тихо ляжешь и до утра не шевельнешься.
Это было так смешно, что он захохотал:
— А то что ты мне сделаешь? Ну-ка, давай первая, раз такая говорливая… — и не обратил внимания, что Лера поднялась и зашла ему за спину.
Он даже не успел среагировать — так быстро Света метнулась через стол, взмахнув рукой над его лежащими на столе ладонями — только с ужасом увидел, как на их тыльной стороне расходятся, заплывают струйками крови разрезы, а на клеенке растекается темно-красная лужа. Вскочил в ярости:
— Ты ж мне, сука, вены порезала… — и не успел закончить, потому что в голове что-то больно взорвалось, погас свет.
Очнулся, не понимая, что с ним и где он. Вроде сидит на стуле. В кухне. В окне виден фонарь. Попробовал встать — ноги привязаны, потянул за собой стул. Руки тоже были связаны и обмотаны бинтами. Все вспомнил и заревел:
— Ну, суки сопливые, вы сейчас мне ответите!
Открылась дверь из комнаты. Вспыхнул свет. Они вышли втроем, в ночных рубашках. Таня занавесила окна. Сели напротив, через стол. Лера почему-то с бутылкой шампанского в руках, Светка, эта малявка… с ножом! Пересохло в горле. Он попробовал откашляться, просипел:
— Послушайте, вы чего? Вы с ума сошли! Положи нож, дура… Я вас завтра в милицию сдам, в тюрьме сгниете…
Ответила старшая, Лера:
— Это ты послушай, козел! Ни в какой тюрьме мы не будем, потому что малолетние, это все знают, понял? Пока ты тут валялся, мы вообще могли тебе твой вонючий х…й отрезать. Если еще раз к нам полезешь — точно отрежем, потому что ножи у всех. Тетя Аня утром приедет, пусть тебя и отвязывает. А пока сиди так. Нам в школу, надо выспаться. Рыпнешься — опять получишь бутылкой по мозгам, — она встала, за ней — остальные.
— Развяжите, мне поссать надо.
— Ничего, можешь в штаны. Тетя Аня уберет… — и они ушли к себе в комнату, погасив по дороге свет.
Утром он все так же сидел на стуле. Онемела спина. Действительно не смог удержаться — помочился в брюки. Смотрел, как они собираются, завтракают. Попросил воды — не дали. Хлопнула входная дверь. В голове не укладывалось, что его, взрослого сильного мужика, связали три девчонки-школьницы и он сидит, связанный, обмочившийся, уже полсуток. И где эта гребаная Анька?! И кричать нельзя, вряд ли кто услышит, а если услышит и придет — смеху и сплетен будет на весь город. Сейчас его хватятся на работе, у него ключи от склада. Что делать?! Хлопнула входная дверь, вернулась жена…
Когда они пришли из школы, Щербаков не было. Пообедали, сели за уроки. Договорились держаться вместе, не отходя друг от друга ни на шаг. В кухонном ящике не осталось ни одного ножа. Опоздали… Бутылка из-под шампанского тоже пропала, пришлось взять из поленницы дров толстую короткую палку.
Щербаки вернулись вечером после консультации и разговора со знакомым из милиции, молча прошли к себе в комнату. Все оказалось не так просто. Это не удочерение. Договоры патроната как платные, тем более на троих, постоянно контролировал отдел опеки. Этих сопливых щенят нельзя было ни сунуть в погреб, ни прибить до смерти. Их нельзя было даже отравить, потому что их было трое. В таком случае не обошлось бы без вскрытия, а это тюрьма за изнасилования. Отправлять их обратно в детдом не хотелось, было жаль терять будущую квартиру и вожделенный магазин.
