— Барыня пышка, на жопе шишка!
Папа услыхал и говорит:
— Ника! Иди-ка сюда! — папа нас звал Ника, Зика и Надин — и выдрал. Я фулиганка была, меня папа драл.
А Надя была тоже плутовка. Ей было шестнадцать лет. Она скажет: «Мама, я пойду к тете Аксюше кружево вязать». Возьмет с собой яйцо большое, синее, для отводу глаз, а Салтыков, управляющий барина Зворыкина, в шинели, так и стоит на горы. Он ее в шинель завернет и целует.
Вынимает розовую ленту:
— Вот, Ниночка, на? тебе ленту, только не говори папы и мамы. — Он ее возьмет под ручку, обнимет, они по мосту пойдут, туды к Боронатову сойдут.
Однажды Надя написала ему письмо: «Милый мой Петруша! Когда не будет моих родителей дома, ты приезжай ко мне с тройкой с бубенцами и увези меня в неведомые края!»
— Вон Аделя пошла, заколыбалась по деревне в тот край. Она десять лет на мазуриков кашу варит. Бывало, идет, волосы распущенные, в волосах золотинки блестят, приколки разные, как фая ночная была. Однажды бабам сказала:
— Зовите меня Аделя, фамилия Грозовская.
— Здравствуйте, Аделя Грозовская! — скажешь ей. — Как поживаете? Как здоровье? — Она так и воссияет сразу. А на самом деле Дарья Федоровна Федорова.
Ничто никуда не исчезает. Какое-нибудь примечательное свойство или промашка деда отражается в прозвище, закрепляется за сыновьями и переходит к внукам.
— У мужа Шаляпихи Ваньки голосина был как у Шаляпина. И прозвище ему было Шаляпин. И у Тольки такой же голос, как и у батьки, а мне не нравится. Как по пленке по радио его пустят — ой. Медведь вышел. Ванька, покойник, и то лучше пел.
Прозвище другой соседки — Колыма.
Некоторые считают, что это от того, что ее отец калымил. Другие говорят, что муж Дуньки Колымахи отбывал срок на Колыме.
— У нас тоже прозвище есть, — сказала старая рыбачка тета Фиса из деревни Колежма на Белом море.
— Какое?
Тета Фиса смутилась, а потом тихо сказала: «Стампа». Откуда это прозвище, данное еще ее отцу, рыбаку, который на Мурман и в Норвегу ходил, и что оно означает, она не знала.
Молодого парня из той же деревни все зовут Майский. Но это не фамилия. К нему есть и существительное, которое произносится реже. Майский сраль получил свое прозвище на память о конфузе, который произошел с ним, когда он первого мая пьяный лежал в канаве. Прозвище было свежее, с минувшей весны, как долго оно продержится, остается только гадать.
Зато прозвище одного хуторянина осталось за тем местом, где стоял его хутор.
Однажды. Объясняя дорогу в одну отдаленную деревню, мне сказали: «Иди прямо, мимо Сатаны…»
Потом тетя Нина мне объяснила:
— Хутор Сатаны был на горы, как в Матренино идешь, — теперь там нету домов, бугорки только, яблони засохшие стоят. Там жил Андрей Сатана. Надя с его дочкой дружила. Сатана такой, его и прозвали Сатана, сатанится без толку, беспокойный.
Если уж характер владельца навсегда отражается в названии его пригорка, то что уж говорить об уважении к сказанному слову.
Слово здесь не видоизменяется в пересказе, не передается другими, «своими», словами.
— Что она сказала?
— Ну я точно не помню, что-то вроде того, примерно вот так!
— Нет, ты точно скажи, что она сказала!
Произнесенное слово здесь запоминают раз и навсегда.
Если когда-то барские собачки из соседнего имения кое-что прихватили у незадачливых соседей, то до сих пор говорится:
— Ты теперь дверь плотнее прикрывай. У нас теперь мясо в сенях лежит. А то зворыкинские собаки лягу утащили!
Не знаю, как там с грешками этих собачек, но самоотверженного зворыкинского Медора, с умной головой и честными глазами, разорвали волки прямо на глазах потрясенного четырнадцатилетнего хозяина, будущего непримиримого врага волков и лучшего их знатока.
Ничто никуда не девается, и волчьи столицы находятся на прежних местах, и так же подступы к ним покрываются колкой, мерзлой грязью.
Исследователи кочевой степи утверждают, что, как в памяти народа ничего не исчезает, ничто никуда не девается и в вечной сухой пустынной степи, в которой какая-нибудь брошенная полированная ветром и песком баранья кость становится детской игрушкой.
А далекая мощная музыка, марш для осеннего похода лягушек, как глубоко пронизывала она влажную живую тьму. Откуда она была, энергия стойкости и сопротивления? Из бардаевского дома! Из того самого, принадлежащего семье бабы Нюши, незаконно отнятого, впоследствии депортированного в Астафьево и превращенного в клуб.
День, когда упал «Челенджер»
Рассказывали, что в тридцатые годы, когда увезли ее отца, баба Нюша дала обет, что останется здесь жить и помирать будет на своей земле; что их дом из Бардаева перевезли в Астафьево под клуб и что живет она одна в лесу. Будто бы есть у нее ружье, из которого она стреляла поросенка, некому резать, и что дом ее сторожит строгая корова, а в избу к себе хозяйка никого не пускает.
Хотя ее дом и находится почти что в тридцатикилометровой зоне АЭС, а над ее огородом проходит оживленная авиалиния, но тем не менее можно сказать, что живет она в глуши, заброшенности, на краю земли.
В стране, где все подчиняется центру (а это относится не только к Москве, но и распространяется на каждую последующую единицу — областной центр, районный центр, центральная усадьба хозяйства), — к периферии власть ослабевает. Возникают административные прорехи. Власть сюда просто не доходит. Эти земли наименее обозримы из центра, они как бы выпадают из его поля зрения. В результате такого административного зияния образуется ниша, в которой существует особое пространство и время. Только здесь возможно современное русское пустынножительство.
Моя героиня живет на краю области, на краю района, на краю владений обширного хозяйства, то есть в тройном удалении от центра.Отсчет времени здесь другой — это тридцатые-сороковые годы, здесь сохранился быт тех лет, и, хотя бой часов Кремлевской башни распространяется на всю страну, как раз тут он не слышен, он сюда не доходит.
Как добраться до Бардаева.
Казалось бы, ну чего может быть проще — вот почта, куда жители окрестных деревень приходят за пенсией, вот магазин, куда они должны совершать каждодневный путь за хлебом.
Итак, цель известна, и ты продвигаешься в нужном направлении?
Путь туда непрямой, одной туда не попасть, и, когда я спрашивала, есть ли вообще такая возможность, никто в точности не знал.
Где-то там, не очень далеко от нее, работают лесорубы. Каждое утро мимо деревни Астафьево, где я жила, проходит грузовая машина, и мне можно поехать с ними, а вечером с ними вернуться.
Но может получиться и так, что она куда-нибудь ушла; тебя высадят где-то там в каком-то месте, и что ты тогда будешь делать весь день одна в лесу, — это был конец января, и морозы были под двадцать пять градусов.
