Интересно, кого она агитировала? Как далеко могли зайти ее пропагандистские усилия? Кабаны, волки, кроты?
С темными массами кротов проводить работу не имело смысла. Кроме картошки, не крупнее лосиного помета, ничего другого у Вакаринской барыни найти было невозможно. Пока они вслепую хрустели на ее огороде, кабаны в который раз перепахивали пригорок, на котором стоял ее дом. Кроты были свои, поколениями возросшие на ее картошке, кабаны тоже топтали привычные тропы, зато волки случались всё какие-то проходящие, не отвлекались на бессчетные вереницы местных кабанов, куда-то они двигались поближе к настоящему жилью, и, когда она, стоя на своем угоре на вечерней заре и приложив ручку ко лбу козырьком, заслоняясь от все еще яркого света (опять подмораживает), пересчитывала свою паству и начинала: «Возлюбленные братья!» — редко кто задерживался, чтобы дослушать ее речи. «Взгляните на мою лачугу! Она скоро рухнет! Живу хуже, чем в Америке!»
Не иначе как об ее настроениях судачили бобрики, удачно расселившиеся на Гаврильцевских ручьях. Их плотинки и точно спроектированное водохранилище показала мне жена бригадира из Гаврильцева, урожденная Лермонтова, отец которой получил свою знатную фамилию в награду за успехи в учебе в день окончания семилетки.
Хранили тайну вакаринские лисички, они вообще много знали, эти сильно облезлые, куцые летом, огневки. Как-то в лесу около Вакарина нашли мертвым одного пропавшего без вести старика из Дора, который однажды жарким летним вечером вышел ненадолго из деревни за смородинным листом и не вернулся. Его нашли через три недели, и почему-то на нем не было ничего, кроме рубахи. Кажется, это было в знаменитое лето пожаров и засухи. Никаких признаков насилия замечено не было, все как будто было при нем, кроме некоторых частей.
Потом припоминали, что еще в войну, будучи председателем сельсовета, собственноручно застрелил он какого-то всадника, который ему встретился у деревни, будто бы цыгана, крикнул он ему: стой! — а тот не остановился, тогда-то и фуганул из винтовки.
Однажды, когда мы возвращались с глухариного тока, Владимир Федорович показал мне то место, где его нашли, и увидали мы там в густой траве какую-то затравленную лисичку, до того облезлую, как могут казаться куцыми только настоящие лисы весной. Это жалкое линялое создание даже не убегало и, казалось, тщилось нечто сообщить.
Осенью того же года Зорька там же, у Вакаринского пруда, наткнулась на дохлую лисицу с отъеденным задом, и Владимир Федорович снова вспомнил, как не по-людски умер этот председатель сельсовета.
Итак, давно уже в Вакарино никто специально не направлялся, до одного события, после которого была организована специальная группа, наделенная особыми полномочиями.
Это была знаменитая охота, надолго запомнилась она жителям Пашнева, Гаврильцева и Ледин своим размахом, смелостью, с которой катилась она прямо по полям и сенокосам, а в ее участниках отмечали особую, что ли, отборность и спаянность.
«Приехали начальники, морда к морды», и надо же было так случиться, что не миновали они Вакарина, упал все же начальственный взор на ее избушку, а может, даже и на ее, как всегда, четкую прорисовку на угоре, почему бы ей и не выйти, как всегда, на вечерней заре оглядеться, — эх и угораздило тебя, лезла бы ты, девка, лучше в подпол да и огонь в печке залила бы поскорее, чтобы ни дымка над деревней, — да полноте, какая деревня, один дом, скоро совсем повалится — а вот такая!
Отборные охотники, один к одному, уехали, а по районным кабинетам пошла гулять фраза: «Живу хуже, чем в Америке». Кто ее сказал — не установить, скорее всего кто-нибудь из свиты, тоже человек не последний, звучала она вначале, конечно, немного по-другому — «Живет хуже, чем в Америке».
— Кто такая и почему здесь? Принять меры!
В каком смысле начальственная мысль направилась в сторону аналогий с Америкой? Что при этом имелось в виду — запущенность жилья? — для этого и слова есть специальные — лачуга и трущоба; живет, как на дальнем диком Западе? — не то первый поселенец, не то последний из могикан.
— Да, кстати, что у вас там с Вакарино? Еще на балансе? Есть житель? Принимайте срочные меры и чтобы к июлю на бюджетной комиссии отчитались!
Настал черед снарядить специальную группу, уговорить, пообещать даже квартиру в Котловане.
Поздней осенью по подмороженной грязи отправились: директор — красавица с тяжелой рукой, председатель, участковый и кто-то из котлованской больницы.
Красавица смело проходит вперед, усаживается на лавку под окном, остальные теснятся на пороге. Ну почему бы в самом деле ей не перебраться в Котлован, вот и квартира ее там ждет (это мы так сказали, только чтобы ее оттуда забрать).
— Как же тебе не страшно, бабушка, ведь кругом лес, мало ли что? — и решительная красавица поворачивается к окну.
— А у меня топор есть! — отвечает ей скорая на язык тараторка. — А я вот так! — и она поднимает топор, невесть как оказавшийся у нее в руках. — Вот я тебя сейчас! — и она замахнулась на директора.
Тут дипломатическая часть визита прерывается, но к захвату ввиду вооруженного сопротивления группа не переходит, парламентеры отступают, замыкает шествие участковый, взбираются кто в прицеп, а кто в тесную кабину тягача на гусеничном ходу, где так славно смягчает все толчки теплый трактористский бок.
Так едут они до Ледин, потом пересаживаются в директорский «уазик» и благополучно добираются до Котлована.
Возвратились ни с чем, но побеждает хитрость и тактика.
Ровно через месяц, а в дне выдачи пенсии она никогда не ошибалась, прямо с почты ее удалось заманить в котлованскую больницу.
В тепле, чистоте и накормлена, чего еще, но она все повторяла, что ей надо домой, что у нее сено и скотина.
Через двадцать дней ей удалось сбежать, и она вернулась в Вакарино.
Зимой в Котлован она приходила на лыжах. Однажды в метель она сбилась с пути, заблудилась, два дня бродила по лесу, ночевала под елками. «Лыцари лоси кругом. Звери меня не тронули». Утром ее увидели на делянке лесорубы и привезли в Котлован. И она снова попала в больницу — посушиться-полечиться, потом ее увезли на Мсту, в интернат, и она оказалась среди тех, кто не может сам себя обслуживать. Это она-то!
Да пусть вся молодежная экспедиция на Северный полюс поживет в ее избушке, зимой, без радио и света, и все батарейки честно оставит дома, — посмотрим, как точно любой из них ответит — какое сегодня число!
Возвращение самоваров и новая жизнь пашневской библиотеки. Последнее воскресенье перед отъездом, можно еще успеть забежать в новенькую библиотеку. Хотите знать, что это такое, когда в деревне много женихов и почти нет невест, тогда собирайте книжки, которые надо сдать, и бегом в библиотеку. Кто, дорогой читатель, кто в нашем представлении основные посетители библиотек, театров, лекций и экскурсий, авторы задушевных писем на радио и победители викторин, конечно, вы ответите, что женщины (а ваша сокурсница, победительница всех литературных музыкальных викторин, непростые вопросы радиоигры, мы все помним ее вечные общие тетради, в которых она строчит не поднимая головы, на выставках, встречах, городских лекциях — наша сокурсница никогда не теряла времени; однажды она переписала в тетрадку даже большую статью Белинского, и когда добрый профессор сказал, поднимая на лоб очки, зачем же такие большие цитаты, ведь издание это легкодоступное, — да, это правда, сказала наша подруга тогда, но если после окончания университета я поеду преподавать в сельскую школу, мои тетрадки будут у меня под рукой. Прошло много лет. Пригодились ли ей ее тетрадки? Вот она, вот ее тетрадки).
