– Где ты научился так плести? – восхитился я. Тонкие, немного костлявые длинные пальцы Алексиса были пригодны не только для краж.
– Меня научила мама, – с нежностью в голосе ответил он. – Раньше в Амстердаме она частенько устраивала мне мастер-классы.
– А куда же вы девали потом венки?
– Пускали их по воде. Они никогда не тонули, предвещая счастливую жизнь… Ха, как я был наивен.
Венок готов. Размером с небольшую корону, он идеально подошел бы Диане. На ее маленькую светлую голову.
Я представил, как ослепительно она бы выглядела в белом. Воображение остановилось на белоснежном платьице до колен, с пышной юбкой, длинным пояском, завязанным бантом сбоку; а грудь и плечи очерчивал бы шелк того же цвета. Вообразил, как с восторгом опускаю этот венок на ее макушку. Глаза ее смеются, губы расплываются в улыбке. Она нежно обхватывает этот венок и… спускает его на глаза. Теперь она хохочет. И кружится под руку с ветром, и юбка плывет по его волнам, оголяются тонкие ноги. И я смеюсь и плачу. Хочу ее обнять. Боже, так хочу. Почувствовать дыхание родной души, ее прикосновение. Господи, хочу к Диане. Так сильно хочу…
– Цвет розы олицетворяет человека, так? – неожиданно спросил Алексис.
– Да.
– А какой цвет был бы у тебя?
И тут я призадумался. Действительно, какой? Ведь я этого увидеть уже не смогу.
– Я читал об этом в интернете, – продолжил Алексис. – Мне кажется, твоя роза была бы оранжевой.
– Оранжевой? – Я удивился, что он этим заинтересовался. Настолько, что даже в сети посмотрел.
– Ну да, – он улыбнулся, – оранжевый означает теплые чувства, любовь и энтузиазм.
– Ну, с последним я бы поспорил.
– А еще я тут подумал, – Алексис оторвался от готового венка, – глаза – зеркало души, а ваше зеркало – еще и роза. Что, если сплести венок из роз того цвета, который тебе соответствует, и… спустить его на глаза?
Я вспомнил свои фантазии о Диане. Тот момент, когда она прикрыла глаза венком.
– Пора пускать его по реке, – едва слышно прошептал Алексис.
И я, уже влюбившись в творение рук близкого человека, посвященное памяти другого такого же, прижал его к груди. Мне было больно расставаться. Конечно, это обычные белые розы, какие можно купить еще, но! Он уникален, и цветы эти неповторимы. Они кажутся одинаковыми до тех пор, пока не привяжешься к ним. Тогда начинаешь их различать, любить. А в эту работу вложена душа. Наши души. Пора их отпускать. В дальнее плавание.
Венок коснулся воды. Он устремился в путь, и мы побежали за ним. Я был рад, что отдал дань памяти Диане, и, кажется, Алексис тоже казался довольным. Он улыбался, лицо его как будто расцвело.
Венок пошел под воду, а вместе с ним – моя радость. Я бросился к реке, Алексис звал меня. Руками я раздвигал тяжелые потоки, еще сильнее отталкивая от себя венок.
– Даан! – Громкий зов и всплеск воды позади.
Венка нигде не было видно, и я погрузился в воду. Он шел ко дну. Я протянул руки. Так близко! Почти коснулся! Но меня унесло от него… или его от меня.
Хотелось кричать. Я уже не боролся ни с чем, надежда умерла. Внутри лишь полное опустошение. Темнело дно, темнела синяя вода, а я был как будто в трансе, шоке, онемении.
Глаза мои закрылись. Я провалился в глубокий сон.
28
В камине трещали дрова. Черные разводы перед глазами сливались со светлыми. Я чувствовал тепло, наверно, меня укрыли чем-то. Стремительным потоком ворвались в сознание воспоминания о случае у реки. От этой внезапности мне хотелось вскочить с места, ходить по дому, размышляя и терзаясь. Но на это не было сил.
Я сонно потянулся. Лишь сейчас расплывчатая картина перед глазами обрела резкость. Алексис сидел за столом. Он что-то читал. Записки из конверта?
– Как ты себя чувствуешь? – услышал я его бархатный убаюкивающий голос.
Я не ответил. Вместо этого недоумевающее промычал.
– Ты спал довольно долго. – Алексис опустился рядом со мной на кровать.
Я чувствовал себя совершенно разбитым. Казалось, будто проваливаюсь в пропасть – подобные ощущения всегда охватывали меня при болезни. Однажды я валялся в бреду, прикованный к кровати, и сутками лежал не вставая. Повернуть голову к окну было серьезным испытанием. Тогда я провалился в загадочный сон. Слов не найти, чтобы его описать, но странное чувство сохранилось, хотя нить смысла и была потеряна.
Проснулся я от тряски: родители будили меня за плечи и спрашивали, что со мной. Свои видения я мог описать лишь одной фразой: «Я съел японский язык».
«У него бред. Звони в скорую».
Сейчас я испытывал подобное, но силы прибывали с каждой минутой.
– Выпей. – Алексис протянул мне кружку.
Во рту пересохло, я испытывал сильную жажду, поэтому без вопросов принял этот подарок и сделал большой глоток. Изнутри меня объяла мерзкая горечь и, проникнув в самые дальние уголки моих вкусовых рецепторов, разбудила окончательно.
Алексиса позабавила резкая смена моего настроения. Теперь я был взбудоражен и просил воды. Парень был готов к такому повороту и на этот раз протянул мне стакан. Я сразу осушил его, и неприятный вкус растворился.
– Что это было? – Я отдал Алексису стакан.
– Кофе. Четыре ложки на чашку. Без сахара.
Забавно, даже смешно.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Алексис.
«Такое чувство, будто я съел японский язык» – хотелось сказать, но решил придержать эти слова.
– Ты переживаешь из-за венка?
Молчание в ответ. Алексис сделался обеспокоенным и сел ко мне поближе.
– Послушай, все это ерунда. Сделаем еще и пустим по реке…
– Почему ты согласился сделать это со мной? – глухо спрашиваю я. – Почему решил помочь мне пустить венок в память о Диане? Ты ведь даже ее не знаешь.
– Ну, так расскажи о ней.
– Почему ты согласился помянуть девушку, которую не знал? – Я не мог угомониться.
– Разве она не дорога тебе?
– Вот именно, что дорога она мне, а тебе какое было дело?
Алексис отвел взгляд и тихо прошептал:
– Расскажи мне о Диане. Я хочу узнать о ней.
Я успокоился. Выдержав паузу в несколько секунд, ответил:
– Она покончила с собой по той же причине, по которой ты хотел умереть: непонимание, страх перед окружающими. При жизни она была влюблена в меня, но я отказал ей, и она покончила с собой в ту же минуту.
