Лишь после смерти я понял, что моя жизнь мне не принадлежала, а самоубийство равносильно убийству постороннего человека. И наказание должно быть аналогичным. Значит, все-таки ад?
– Давай исчезнем вместе? – с усмешкой предложил Алексис. – Ты мертв и скоро исчезнешь. Я подожду. Моне бояться нечего, мне жить не для чего, а тебе, наверное, будет страшно умирать одному.
– Ты дурак? – Я принял предложение насмешливо. – И кто тут из нас идиот?
Я ткнул его кулаком в плечо по-дружески, он ткнул меня в ответ. Мы начали смеяться, как будто не было тех потрясений, убийства, трехдневного молчания. Мы хотели обо всем забыть. Ему хотелось умереть, а мне – жить и дальше с ним. Ради него.
Никто не нужен, только бы он был рядом. Алексис. Счастливые мгновения!
– Ты заболеешь. – Какая мелочь в нашем положении, но не приметить я ее не мог. – Ты жив. Ты должен жить, познать этот мир. Сделать то, чего я не успел сделать.
– А я не хочу познавать его в одиночку. – И снова милая улыбка, его теплый взгляд. – Мне будет ужасно скучно.
– Давай тогда познаем этот мир вместе? – Надежда в моем голосе затрепетала, словно бабочка.
И тут минутная радость подошла к концу. Улыбка Алексиса померкла, он посмотрел на меня задумчиво, затем отвел взгляд. Что ж, плохое – плата за хорошее. Иногда как предоплата, иногда – наложенный платеж.
– Ты знаешь, это невозможно. Много времени прошло, ты столько раз меня спасал, а все бесполезно.
– Я врал тебе. Чтобы воскреснуть, мне нужно не спасти тебя… а… убить.
Я отвел взгляд. Не желал видеть его возмущенные напуганные глаза, но тут почувствовал прикосновение его рук на щеке. Мы встретились взглядами. Он улыбался и смотрел на меня добродушно.
– Тогда на обрыве, когда я хотел спрыгнуть в реку, ты тянул ко мне руки, чтобы… убить?
– Д-да…
– А потом остановился.
– Да…
– И обнял меня.
– Да-да! Зачем ты напоминаешь?
– Затем, что не понимаю, почему не покончил с этим тогда. Ведь все так красиво сходилось: я желал смерти, ты – жизни, а путь к этому один – через мой труп.
Он знал ответ на свой вопрос, но предпочел меня помучить.
– Я… люблю тебя.
– То есть любил меня тогда? Ты сказал: «Я все еще люблю тебя».
– Нет… Я все еще все еще люблю тебя.
– Ха-ха! Опять?
– До последней секунды моей жизни.
Алексис умолк и облокотился об усыпанную камнями землю. Он уже не улыбался, но его рот был слегка открыт. Парень смотрел на меня сверху вниз. Всматривался в очертания моего лица, а я вдыхал его запах. Он наклонился ближе, и я почувствовал его вкус. Пьянящий. Наши губы слились в поцелуе. В моем первом поцелуе. Я обхватил его голову сзади и притянул к себе. Он навис надо мной. Я задыхался, но не желал прерывать поцелуй. Его прекратил Алексис. Мы дышали рот в рот, не переставая смотреть друг другу в глаза.
Он холодно прошептал:
– Подумай над своим воскрешением.
27
Я стирал пыль с подоконника, и тряпка серела мгновенно. Протирал окна, и появлялись разводы. Давненько я не прибирался. Прямо стыдно за себя.
Порой уборка – способ выйти из депрессии. Погружаешься в заботы, они увлекают тебя подальше от реальности, и ты забываешь обо всем. При жизни я всегда перед уборкой напяливал наушники, окунался в мечтания, что дарила мне музыка. Я воображал себя успешным. Фантазировал, как поднимаю свою самооценку. И представлял Алексиса, с которым хотел встретиться.
Мечты сбылись отчасти. Бог помогает тем, кто хоть как-то карабкается в гору к своим целям. А я и к подножию не подходил. Стоял вдали, среди лесов, прятался под ветвями могучих деревьев, сидел в кустах и сквозь колючие ветви наблюдал за счастливчиками, удачливыми, работягами и умницами, наглыми и смелыми, что уверенно шли вперед и вверх.
Сейчас без музыки спокойнее. Гораздо приятнее звуки шарканья ног и шелеста бумаги, скрипов пола и ветра, свистящего на чердаке. Все это стало мне дороже музыки. Такие моменты неповторимы. Где бы еще сошлись все эти прелестные звуки, как не в этом шатком домике? А музыку можно послушать где угодно, и всегда она будет одна и та же.
Я добрался до книжной полки. Порой я перелистывал по паре страниц из какой-нибудь книги, сути не улавливал и ставил обратно. Но здесь никогда не прибирался. Взял в охапку все книжки, поставил на стол, уже предполагая вновь протереть его потом. Поднял руку с тряпкой и… заметил конверт. Он лежал в уголке, весь пыльный, но цвет был виден и завораживал. Хаки.
Я бережно взял его в руки, он не был запечатан. Сел за стол и аккуратно вытряхнул содержимое. Письма? Нет, скорее, записочки. Датированные двумя месяцами ранее. Вряд ли это Дианы. Быть может, того, кто жил тут до нее?
«Я устал. Завидую тем, кто жив.
Утопающий всегда тянет за собой спасающего. Я утопаю в одиночестве. Когда уже придет моя кончина? И половинку не найти. И не убить, и не спасти. Безысходность. Сижу и плачу. Я, взрослый мужчина. Говорят, нам не присущи слезы. Ложь.
Если бы я только смог найти ту половинку… Я не погубил бы ее ради своего блага, а, наоборот, отдал бы ей свои непрожитые дни. Дни, что заморожены. Те жалкие, быть может, двадцать лет, которые предстояло прожить. Или пережить».
Мною завладел ужас.
Теперь его, конечно, нет. Надеюсь, Диане удалось скрасить его последние дни.
Открылась входная дверь. В сиянии ослепительного солнца, осчастливившего этот домик своим присутствием, я увидел фигуру Алексиса.
– Идем, – только и сказал он.
Мы вышли на улицу, вразвалку зашагали по траве в сторону реки. Алексис крепко сжимал букет белых роз.
– Надеюсь, ты их не…
– Купил. Не переживай.
И вот река открылась перед нами. Стремительным потоком бежала она по каменным глыбам, точила их до блеска, перекатывалась через них и разбивалась о берег, превращаясь в шипящую пену. За рекою был лес.
Мы сели подальше от воды.
– Держи, – Алексис вручил мне девять белых роз без шипов, – плети венок.
Планировалось так: я сплету одну половинку, а он – вторую. Потом соединим их. Признаться, я удивился согласию Алексиса помянуть Диану. Он не видел ее, не слышал, никогда не говорил с ней. Единственное, о чем он знал – о моей привязанности к ней.
Я принялся плести. Руки мои неумелы, как грабли, к таким изысканным и тонким работам не приучены.
– Давай сюда. – Алексис протянул руку, и я не без стеснения отдал ему помятые розы.
Наблюдаю за тем, как ловко и быстро парень закручивает стебельки цветов, выставляет напоказ невинные бутоны, которым не суждено распуститься ровно так же, как не распустилась наша с Дианой юность. И не распустится уже никогда.
