Но ему некому было о чем-то рассказать в тот момент. Он даже не успел ничего сделать. Никто не видел выражения его лица. Интересно, о чем он успел подумать? О чем думает человек в те секунды, когда умирает? Жалеет о несовершенном, недосказанном, об упущениях? Именно поэтому смерть во сне считается лучшей: не успеваешь о чем-то пожалеть.
Некто сзади прошептал:
– А где Алексис?
Кессинджер вновь оглянулся по сторонам. Его глаза виднелись из-под черной шляпы.
Я ответил, хотя никто меня не слышал. Ответил сам себе, ибо меня этот вопрос интересовал не меньше:
– Когда узнал причину смерти – сердечный приступ, – убежал неизвестно куда, словно хотел скрыться от реальности. Наивность и в то же время… безысходность овладели им.
Алексис не появлялся весь день. Мона просила не устраивать его поиски, приняв правильное решение оставить его в покое на некоторое время.
Быть может, сын считал, что прийти на кладбище к отцу – значит, смириться с его смертью. Но именно так он смог бы начать новый лист жизни, перевернув старый.
Я хотел найти Алексиса. В том подвале его не было. В голове не осталось ни единого предположения, где он, где ночевал в такой холод, где сидит сейчас, о чем думает.
Панихида закончилась к двум часам. По ощущениям – будто вечер. Мона увела людей, а я оставался на месте. Появилось странное предчувствие – на этот раз я решил к нему прислушаться. Прошло какое-то время, быть может, полчаса. Я услышал шаги, но намеренно не оборачивался. Их звук был настолько знаком, что сразу выдал хозяина.
Рядом со мной оказался Алексис. Он опустился перед плитой на колени, но я не смел взглянуть на него.
– Давно ты тут? – спросил я.
– С утра.
– Все это время ты ждал?
– Я не хотел видеть Мону снова в слезах. Мне хватило вчерашнего и позавчерашнего.
Наступила тишина. Я бросил на Алексиса якобы случайный взгляд, мне хотелось сделать это снова и снова. Просто смотреть на него, вглядываться в черты его лица, выражение, угадывая эмоции.
Считал ли он себя виноватым в смерти отца? Но разве он повинен в том, что в момент сердечного приступа мистер Бертольд оказался за рулем?
– Это я виноват, Алексис. Если бы тогда я не решил взять все в свои руки, этого бы не произошло.
– Если бы я поговорил с ним по душам до этого… – Тяжелый глубокий вдох. – Ничего того, что было после… никогда бы не произошло.
– Ты все же…
– Да, это я виноват во всем! – Алексис вскочил с места и проголосил на все кладбище: – Я и только я! Я и мой эгоизм, моя гордыня! Я сволочь, я мразь, я козел, каких свет не видел. Я совершил столько грехов, что даже если в сию секунду начну заниматься благими делами, они их не покроют! Я ставил мнение каких-то куряг и пьянчуг выше мнения родных лишь для того, чтобы сравняться с «элитой», потому что считал это единственным способом стать особенным. Я обманывал и бросал искренних, доверявших мне девушек! Я принимал наркотики, но благодаря Моне вовремя смог завязать. Я воровал, напивался, втягивал в грязные компании чистых людей, порочил их! Я понимал, что не возвышаюсь на олимпе общества, а спускаюсь в болото, на самое его дно. Чтобы не быть одиноким, уверял других в верности их проступков! В конце концов, из-за меня погиб мой отец! Мой! Мой! Мой! Мой отец, который желал мне лишь добра… совсем… совсем как моя мама…
– Какую искреннюю речь ты, однако, толкаешь, – услышали мы знакомый мужской голос.
Хагрид, тот самый полицейский. С букетом. Алексис сделал несколько неуверенных шагов подальше от него.
– Да не бойся, не бойся.
Он бережно положил букет на другие цветы и обернулся к Алексису.
– Мне жаль говорить об этом, но закон не делает поблажки преступникам, которые только-только потеряли родного человека.
– Хочешь меня арестовать? – язвительно спросил Алексис.
Он уверенно вытянул руки вперед. В его глазах, направленных на Хагрида, читалась твердость. Он уже все решил. Уже смирился со своей судьбой. Изменился.
– Пожалуйста, вытаскивай наручники. Мне нечего терять.
– Я бы так не сказал. Если твои дела передать в суд, тебя упекут надолго. Старшая сестра вряд ли совладает с бизнесом отца. У Бертольда много конкурентов. Поверь, парень, они будут распускать такие слухи о тебе, твоих преступлениях и смерти отца, что вы все в один прекрасный день окажетесь на улице. Даю гарантию.
Алексис опустил руки. Его изумленный взгляд припечатался к Хагриду.
– Предлагаю другой путь. – Мы увидели довольную улыбку на лице полицейского. – Но для этого мне нужно будет побеседовать с твоей сестрой тоже. Приходите ко мне завтра вечером. Мой дом находится…
24
Эту ночь Алексис провел со мной. Вернее, в домике, на отдельной постели, в отдельной комнате. Он еще не решился заглянуть к себе в дом: к воротам продолжали подъезжать машины. Выходившие из них девушки закрывали дверцы и шагали к дверям изящнее любой модели. Наверняка не местные.
Я уже не обращал внимания на приближение скорой даты кончины. Даже не смел думать об этом – голова была забита другим. Алексисом.
День близился к завершению.
Алексис лежал в постели на спине. Иногда я наблюдал за ним из коридора. Он выглядел точно больной в ожидании смерти. Находился в глубоких тяжких раздумьях и молчал. За весь день я не услышал от него ни слова. Даже когда я опускался на кровать к нему, чтобы начать разговор, Алексис смотрел в потолок стеклянными глазами. Пустыми, словно мертвыми.
И вот лучи заката коснулись нашего домика, прошли сквозь окна и легли на пол. Из соседней комнаты я услышал шевеления, затем и топот ног.
– Ты уже вышла? – разговаривал Алексис с кем-то. – Тогда встретимся у него.
Я затаил дыхание, прикинулся, что сплю: укутался в одеяло на полу и повернулся спиной к коридору. Шаги приблизились к моей комнате и сразу стихли. Я чувствовал на себе взгляд Алексиса. Он держал в напряжении, как бы дразня и пытаясь раскусить меня. Я боялся даже шевельнуться.
Вновь услышал шаги. На этот раз направленные в сторону выхода. Заскрипели дверные петли. Алексис вышел из домика.
Когда звук шагов с улицы начал затихать, я встал и тоже направился к двери. Обулся за считаные секунды, не стал завязывать шнурки и медленно открыл дверь. Алексис был уже далеко.
Я начал слежку. Старался выдерживать дистанцию и молился, чтобы в один прекрасный момент он не обернулся. Но Алексис даже головой не повел, продолжая уверенно шагать по улицам сонного Фризенвейна. С каждым тихим шагом сердце стучало сильнее.
Мы дошли до небольшого двухэтажного дома на окраине городка. Я бывал тут лишь дважды, и теперь казалось, что от каждого здания веяло мрачной неизведанностью. Алексис остановился возле двери, поднял руку, собираясь постучать, но остановил ее на уровне груди. Заметил меня? Нет, мгновение спустя он уверенно постучал в дверь и сделал шаг назад на секунду раньше, чем та открылась. Он быстро зашел внутрь. Послышался щелчок замка.
