«Жизненныя соли зверей тако приготовлять и сохранять можно, что ученый муж в комнате своей хоть целый Ноев ковчег соберет и форму всякого зверя из праха подымет. Такожде из солей человеческих философ способен без преступной некромантии форму любого предка из пепла возродить, где бы его тело прежь огню ни предали».
Однако самые страшные слухи о Джозефе Кервене ходили у доков в южном конце Таун-стрит. Моряки – народ суеверный, и даже матерые морские волки, ходившие в бесконечные плавания на кораблях с ромом, рабами и патокой, лихие капитаны каперов и бригов, принадлежавших Браунам, Кроуфордам и Тиллингастам, – все принимались лихорадочно чертить в воздухе знаки-обереги, завидев сухощавого, обманчиво молодого человека со светлыми волосами и немного сутулыми плечами, когда тот входил на склад на Дублон-стрит или переговаривался с капитанами и хозяевами грузов на длинном пирсе, куда без конца причаливали кервеновские суда. Его собственные работники и капитаны боялись и ненавидели его, а матросов он набирал из всякого сброда на Мартинике, Синт-Эстатиусе, в Гаване и Порт-Ройяле. Частота, с какой менялись эти матросы, пробуждала в остальных суеверный ужас. Когда судно приставало к берегу, экипаж отпускали в увольнение на сушу, а стоило всем снова собраться на борту, как обязательно кого-нибудь не досчитывались. Почти всегда пропадали те матросы, которых отправляли с поручениями на ферму в Потакете, и это обстоятельство не укрылось от внимания остальных. Вскоре Кервен начал испытывать серьезные трудности с набором экипажа. Стоило матросам узнать слухи о зловещих верфях Провиденса, как несколько человек непременно сбегали, а найти им замену на островах Вест-Индии становилось все тяжелей.
К 1760 году Джозеф Кервен стал настоящим изгоем, которого подозревали в таинственных связях с демонами и прочих страшных преступлениях – тем более жутких от того, что никто не мог их толком назвать, описать и даже доказать. Последней каплей стала история с пропавшими в 1758 году солдатами. В марте и апреле того года два королевских полка, направлявшихся в Новую Францию, были временно расквартированы в Провиденсе, после чего из обоих полков стали убывать солдаты – такое количество исчезновений нельзя было списать на дезертирство. Прошел слух, что Кервена часто видят беседующим с юношами в красных мундирах. Когда несколько из них пропали, жители Провиденса вспомнили об исчезнувших без вести моряках. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, останься полки в городе на более долгий срок.
Тем временем дела негоцианта процветали. Кервен фактически единолично торговал в Провиденсе селитрой, черным перцем и корицей, а также стал вторым после Браунов импортером медной посуды, индиго, хлопка, шерсти, соли, снастей, железа, бумаги и всевозможных английских товаров. Почти целиком зависели от Кервена такие торговцы, как Джеймс Грин – хозяин магазинчика «Слон» в Чипсайде, Расселы, чья лавка была у Большого моста под вывеской «Золотой орел», Кларк и Найтингейл – хозяева «Рыбы на сковородке». А связи с местными винокурами, хозяевами молочных ферм, наррагансеттскими коноводами и ньюпортскими свечниками сделали его одним из ведущих экспортеров колонии.
Хоть Кервена и подвергли остракизму, чувства ответственности перед обществом он все-таки не лишился. Когда сгорело здание колониальной легислатуры, он любезно подписался на лотерею, благодаря которой собрали средства на строительство нового кирпичного дома, по сей день красующегося на прежней главной улице города. В том же 1761 году он помог восстановить Большой мост после октябрьского урагана и закупил много книг для публичной библиотеки, пострадавшей от пожара в легислатуре. Затем Кервен активно участвовал в лотерее, на выручку от которой у вечно грязной Маркет-парад и изрезанной колеями Таун-стрит появилась новая красивая брусчатка и кирпичные пешеходные дорожки посередине. Примерно в это же время он выстроил себе простой, но элегантный дом с великолепными резными пилястрами. Когда в 1743 году сторонники Уайтфильда откололись от церкви доктора Коттона на холме и основали на другом берегу свою собственную, Кервен последовал за ними – вот только религиозный пыл в нем быстро иссяк и церковь он посещал нечасто. Впрочем, уже очень скоро он вновь стал подчеркнуто набожен, словно решил развеять окутавшую его черную тень, которая сделала его изгоем и грозила, если вовремя не предпринять строгих мер, навредить его делам.
2
Поистине захватывающим и одновременно жалким зрелищем было наблюдать, как этот странный бледный человек – на вид средних лет, но в действительности ему было не меньше ста, – наконец пытается выйти из облака всеобщего презрения и страха. Но такова уж власть денег и внешних приличий: отношение к нему в обществе действительно стало заметно лучше, особенно после того, как прекратились исчезновения моряков. Вдобавок он начал тщательно скрывать свои походы на кладбище, и больше его там никто не видел; утихли и сплетни о жутких криках на потакетской ферме. Еду и скот Кервен по-прежнему закупал в огромных количествах, но до недавнего времени, когда Чарлз Уорд поднял архивы со счетами и заказами Кервена в библиотеке Шепли, никому не приходило в голову провести параллель между количеством гвинейских негров, которых он ввозил в страну вплоть до 1766 года, и необъяснимо малым числом купчих, удостоверяющих продажу этих рабов торговцам с Большого моста и плантаторам округа Наррагансетт. Словом, когда возникала острая необходимость, этот страшный человек мог проявить необычайную хитрость и изобретательность.
Эффект от запоздалого исправления, конечно, был невелик. Кервена продолжали избегать и сторониться; людям было достаточно уже одного того, что в свои сто лет он так молодо выглядит. Кервен понимал, что рано или поздно дурная репутация испортит ему торговлю, а для проведения опытов и исследований требовались изрядные средства. Поскольку смена города лишила бы его добытых большим трудом торговых преимуществ, о переезде не могло быть и речи. По здравом размышлении Кервен понял, что должен как можно скорей восстановить добрые отношения с жителями Провиденса, чтобы его появление больше не становилось сигналом к перешептыванью, внезапным отлучкам «по важным делам» и общему напряжению обстановки. Слугами в его доме давно работали нищие лентяи, которых никто другой нанимать не хотел, и они причиняли ему немало хлопот; из прежних капитанов и матросов с ним соглашались работать лишь те, над кем он имел какую-нибудь власть, будь то закладная, долговая расписка или тайные сведения, могущие нанести существенный урон их благосостоянию. Кервен, о чем с трепетом писали авторы различных дневников, обладал почти сверхъестественным даром по добыванию компрометирующих семейных тайн. В последние пять лет его жизни многим казалось, что сведения, которыми он свободно располагал, могли сообщить ему лишь мертвецы.
Примерно в это время коварный негоциант предпринял последнюю попытку восстановить свое положение в обществе. Абсолютный отшельник и изгой, Кервен вдруг решил заключить брак по расчету, взяв в жену леди, безупречная репутация которой не дала бы подвергать дальнейшему остракизму его дом. Возможно, на то имелись и другие, более глубокие причины – причины столь неподдающиеся человеческому восприятию, что лишь найденные через полтора столетия бумаги стали поводом для страшных догадок.
