Теперь читатель достаточно знает моего отца, чтобы угадать, что ему нравилось, а что нет. Я дополню список перечислением нескольких вещей, которые Ренуар считал «богатыми»: фаросский мрамор, «розовый и без признака меловатости»; жженую кость; бургундские или римские черепицы, обросшие мхом; кожу здоровой женщины или ребенка; предметы из золота; серый хлеб; мясо, поджаренное на дровах или древесном угле; свежие сардины; тротуары, вымощенные плитами; улицы, выложенные слегка синеющим песчаником; золу в камине; вылинявшую одежду рабочих, многократно стиранную и заплатанную, и т. д.
— Я склонен верить Ренуару, дорогая моя, — сказал я. — Не думаю, что мы прожили жизнь в бедности, хотя нам вечно не хватало денег на самые обычные вещи. У нас были свои перечни, свои представления о богатстве — были и есть: наше счастье!
И уснули все.
И снились всем сны.
А над нашими снами, над пространствами весей, дорог, лесов, разрухи, любимых гнезд, путей сообщения, катящих привычно воды свои в загадочных границах берегов рек летела раскрашенная балаганная лошадь, бликовали анилины и самоварное золото лошадиной гривы в лучах луны.
Утром встал я ни свет, ни заря, тихо, тихо, затопил печь, чтобы было тепло, снова лег спать. В окне цвела сирень. Засыпая, подумал: не скажу Нине про Тамилу. Не сегодня. Но и не завтра. Может, вообще никогда.
Дионисий Онисифоров и Доротея Капитолийская
Денис чистил канаву на улице, собирал землю со дна, носил в ведре в дедову компостную кучу, сквозь редкий низкий заборчик видна была ему Капля, занятая шитьем.
— Куклу шьешь?
— Не то чтобы куклу, — отвечала она. — Вольта шью для колдовства.
— Иди ты, — сказал он и ушел с полным ведром.
— Что за вольт? — спросил он, возвращаясь с ведром пустым.
— Гаитянское колдовство вуду. Сшить куклу по инструкции, зашить в нее какую-нибудь деталь твоего врага, пуговицу, прядь волос, ноготь, а потом тыкать в куклу иголки, в сердце, в печень, куда ни попади.
— И что будет?
— И враг помрет.
— В киллера играешь? — спросил он, уходя.
— А что за враг? — спросил он, возвращаясь.
— Один мафиозный интриган. Людей убивает, ворует миллионы, мелкие страны стравливает до малых войн, враньем стравливает большие.
— И ты решила мир спасти?
— Ну.
— Нет слов, — сказал он, наполняя ведро весенней донной грязью со дна канавы.
Из ворота рубашки его выбился крестик на гайтане, блеснул на солнце.
— Ты крещеный? — спросила Капля.
— Да.
— И в Бога веришь?
— Да.
— И в церковь ходишь?
— Да.
Тут он ушел, вернулся и спросил ее:
— Капля — это прозвище?
— Уменьшительное имя, — отвечала она, приосанившись. — Меня зовут Капитолина.
— А фамилия?
— Дорофеева.
— Надо же! Доротея Капитолийская! Ты должна держаться чинно, ходить прямо и жить величественно, а не играться в туземное колдовство.
— Теперь ты свою фамилию скажи.
— Такая же, как у дедушки, Онисифоров.
— У него имя, как фамилия! И имя-то древнее, я его раньше не слыхала.
— В роду, должно быть, много веков назад имя повторялось, отсюда и фамилия пошла.
— Ты, значит, Денис Онисифоров. Тебя зовут как героя 1812 года.
— Это я в паспорте Денис. А в крещении я Дионисий. Не герой двенадцатого года, а великий художник.
— Художника не знаю.
— Мастер Дионисий, автор древних церковных фресок. Как Андрей Рублев.
— Рублева папа любит.
— Мой папа говорит: с таким именем надо держать ухо востро и жить достойно.
— А мама что говорит?
— А мама говорит: вы, Онисифоровы, хоть и на все руки мастера, за вами нужен глаз да глаз. А то вы в ванной атомный котел сварганите из подручных средств вместо бойлера.
— Вроде Хогбенов! — вскричала Капля в восторге.
— О Хогбенах не слыхал, — сказал он и ушел с ведром.
— Я тебе расскажу! — воскликнула Капля, — это фантастические рассказы Каттнера про одну деревенскую семейку!
— Семейку знаю только Адамс.
— Хогбены круче.
Денис опять ушел с ведром, а вернувшись, осведомился:
— Ты знаешь, что такое презумпция невиновности?
— Пока суд не доказал, преступник не виновен.
— Вот пока суд не доказал, все твои догадки, доказательства и прозрения насчет твоего монстра недействительны. А если ты его колдовством угробишь, это будет такое же бандитское мочилово, как у него.
— Когда рыцарь убивает дракона, — вскричала Капля, — у дракона нет никакой презумпции невиновности!
— Тебе до рыцаря семь верст до небес, — сказал Денис. — Пойду дедов бредень чинить.
— Что такое бредень?
— Рыболовная снасть.
Через минуту он ненадолго вернулся, чтобы произнести:
— Ты приостановись в колдовство-то забредать, а то по следующей инструкции с благородной целью нашему черному петуху башку колуном оттяпаешь.
И ушел чинить бредень.
А Капля убежала в избу, начала там шуровать.
— Домодедов, ты не видел мою коробочку из-под монпансье?
— Нет, не видел, — нагло соврал я. — Конфетку хочешь?
— У меня в ней фигурка Начальника Всего краденая лежит.
— Всегда следи за краденым.
— Она исчезла.
— Слушай, — предположил я, — мы намедни банки консервные пустые собирали, чтобы на джипе мусор в город вести; может, ее случайно прихватили.
— Что же я теперь в свою куклу зашью?
Дидактический вопрос ее остался без ответа.
Денис чинил дедовы ходики с кукушкой, Капля пересказывала ему истории о Хогбенах.
Наконец кукушка закуковала.
— Ты прямо часовщик.
— В приборостроении хочу работать. Например, в оптической лаборатории, пробные образцы новейших разработок. Папа говорит — из меня толк выйдет.
— А мама что говорит?
— Она говорит: толк выйдет, бестолочь останется.
— Ты бы собрал из старых неработающих чердачных не боящийся помех приемник, мы бы слушали. Мы ведь не знаем, что происходит в мире.
— Тебе это летом к чему?
— А вдруг что-то в мире стряслось?
