В сердцах стукнул я кулаком по безвинной гранитной тумбе набережной и в воздух произнес:
— Да что ж это за день-то неудачный такой!
— Что за неудачи преследуют нашего Тодора Божидарова под тихим весенним солнцем? — подал реплику обгоняющий меня слева прохожий.
Передо мной стоял Филиалов.
Лицо его за долгие годы стало морщинистей, мятые брюки штопором завивались вокруг тощих длинных ног, каблуки элегантных пыльных ботинок были выше, чем надо, как у степиста.
Он улыбался.
Сбоку проплывал трагический замок цвета оранжево-розовых перчаток фаворитки императора фрейлины Лопухиной, в котором работала Тамила; впереди справа Alma Mater вздымала стеклянный купол — кунсткамера юности моей.
И я рассказал ему про сегодняшнее свое утро, про свою жизнь, про Каплю, желающую извести Начальника Всего, про тяжелые травмы Нины, словно он ждал моего рассказа, как первый встречный русского дао из неведомого поезда.
— Знаете ли вы, — сказал он, выслушав меня, — что Сабина Шпильрейн теперь вовсе не безвестна, о ней знают все, о ней фильмы снимают, в начале восьмидесятых в Вене был найден ее архив, дневники, письма Юнга.
Я остановился. Остановило меня слово «письма».
— А ведь у нас дома в третьем левом ящике старого бюро лежит письмо Энверова! Может, от него идет какое-то хреново излучение, оно создает фантастическое поле, Капля из-за того на нем и зациклилась?
— Письмо от Энверова? — поднял брови Филиалов. — Вы с ним переписывались? Он вам писал? С чего бы это?
— Он не мне писал, а Тамиле. Тогда, давно.
И я рассказал ему о «Севере», о приходе плачущей Тамилы в дом наш, о моей поездке в зимний Свияжск, о снеговиках, о месте, где лежала левитановская тень облака и где встретился мне с ведром воды монах из будущего монастыря, о том, как родились и выросли наши дети.
— Я как будто обо всем забыл, пока дети учились, росли, пока Капля была маленькая, — сказал я. — А за письмом Тамила так и не пришла.
— Так вы не знаете? — спросил Филиалов.
— Что?
— Тамила погибла много лет назад.
— Как?! — вскричал я. — Не может быть!
— Вы ездили в Свияжск зимой. А она погибла весной.
— Где? Каким образом?
— Здесь, неподалеку. Всё неподалеку. Место ее работы, «Север», куда ходила она в обеденный перерыв и где встречалась — вот об этом я не знал ничего — с Энверовым. И подворотня, из которой она вышла, тоже рядом.
Тамила вышла средь бела дня из подворотни, упала, потеряла сознание. Вызвали «Скорую».
— Она за обедом любила выпить пару рюмочек коньяку.
— Да, я видел, и тогда в «Севере» тоже.
Врач из «Скорой» учуял запах спиртного, решил, что дамочка пьянчужка, вызвал милицию, Тамилу увезли в вытрезвитель, где она, не приходя в сознание, умерла к ночи от тяжелой закрытой черепно-мозговой травмы. «Со знанием дела ее ударили», — сказал Филиалов. Сумочка Тамилы была пуста, ни денег, ни документов. Назавтра новый дежурный нашел в боковом карманчике сумочки визитную карточку директора ВНИИТЭ, отзвонил, выяснилось, где Тамила работала и кто она такая.
— Вы письмо читали?
— Нет, — отвечал я.
— Отдайте его мне.
У меня никакого желания хранить послание Энверова (после стольких лет хранения...) не было.
— Конечно.
— Вы когда уезжаете на дачу?
— Часов через пять друг за мной на машине заедет.
— Через три часа буду у вас. Давайте адрес. Вот мой телефон.
И мы разошлись.
В метро я вдруг вспомнил, что в лето рождения нашего первенца вдруг по всему городу, во дворах, садах, скверах, на бульварах, стали вырубать сирень. Тамила, как знали все, зародилась из сирени, как врубелевская девушка весенней ночи; словно, выкорчевывая, уничтожая сирень, уничтожили ее возможность вернуться, чудом ожить, зародиться снова. Голова кружилась, вот сейчас кондрашка хватит, что девочки мои будут делать? С валидолом в зубах выбрался я из подземки, побрел к дому, ментоловый холодок заставил меня собраться.
Письмо
«Я много раз пытался объяснить тебе, в чем для меня смысл отношений с женщиной, но ты не слушала меня, вечно думая о чем-то своем. Придется изложить всё на бумаге; может быть, читая и перечитывая, ты будешь внимательнее. Да, конечно, очень важна физическая сторона, праздник, который всегда с тобой, исправляющий настроение, создающий веселье в любую сложную минуту, дарованное от природы ни с чем не сравнимое бесплатное удовольствие, одинаковое для богатых и бедных (что несколько унизительно и несправедливо, ты не находишь?), усиливаемое тренировкой с добавками „Камасутры“, а также малыми дозами спиртного, травного, афродизиаковой приправы с таковой же диетою.
Но важен момент выборочности, принадлежности к некоему определенному слою, а в идеальном варианте — и он, и она, и я, и подружка моя, должны принадлежать к высшей расе, высшей касте, никакого плебейства, всё самое лучшее с детства, взрастите дитя на шоколадках, отбивных, фитнесе, пусть плавает, катается на лыжах и коньках, умеет управлять автомобилем и яхтой, охотиться, стрелять и т. д.; для девочки хороша художественная гимнастика (балет слишком преувеличивает поступь и стать, балет перетренировывает, в нем есть нечто рабское). А тебе многое дано от природы, тоненькая талия, округлость ляжек, икр, плеч, легкая танцующая походка, атласная кожа. Веселая полнота жизненных чувств. В нас обоих есть данные принадлежности к высшей касте.
Само собой, люди должны быть с детства безбедные, состоятельные, никакой жалкой позорной нищеты, штопаных чулок и носок, всё в человеке должно быть шикарно, от стрижки до обуви. И у мужчины обязательно должно быть желание власти, вкус к власти над всеми окружающими его существами более низшего порядка. Истинный представитель высшей касты — вернее, хозяин, начальник всего и всех; это тест.
И у меня есть мечта повелевать людьми, чем больше людей, тем лучше, пусть постепенно, наращивая количество толп: предприятием, городом, страной, миром. Власть хороша и явная, и тайная. У меня есть такой набор бутылочек водочных, «12 апостолов», они собраны нижней круглой подставочкой, отделанной серебром, воедино (и общей большой тоже с серебром, пробкой), каждая бутылочка — сегмент, сектор, могут доставаться отдельно или стоять вместе. В каждой своя настройка, свой вид водочки: вишневая, сливовая, рябиновка рыжая, рябиновка черноплодная, лимонная, апельсиновая, мятная, можжевеловая, калгановая, семитравная, анисовая и одна с ядом, помеченная тайно, не скажу, чем. Это моя русская рулетка. Один раз, признаюсь тебе, я ее применил на практике. Ни с чем не сравнимое чувство — знать, что один из твоих собутыльников через 6 часов умрет, а ты в роли Рока.
Во мне есть всё, чтобы повелевать миром. Я изучал разные методики (в том числе гурджиевскую) и практики, и понял науку шахматных виртуальных партий, где на доске стоят живые люди, а ты провидишь много ходов вперед, ты всегда начинаешь и всегда выигрываешь. Я иду к своей цели. И сам я, и моя женщина будут абсолютно свободны в передвижении, в осуществлении своих желаний, поступков, капризов, поездок, да хоть на Марс. Нам будет принадлежать весь свет.
