И хотя я ничего подобного не произносил, покачал головой господин Сяо:
— Нет, я никаким внушением и гипнозом не занимаюсь. Но хочу заметить, что вся эта компания человечков и кинематических устройств создает какой-то эффект гипнотический. Мне, как вам сейчас, частенько приходят в голову в этой комнате всякие несообразности.
— Я всё пытаюсь понять, — сказала Капля, когда ехали мы на троллейбусе домой, — как он перебирается с этажа на этаж? Может, там, сзади, за декорацией, есть что-то вроде лесенок или лифтов?
— Кто перебирается? — спросил я, думая о своем.
— Начальник Всего из тюрьмы в углу.
Ей не приходило в голову, что одинаковых фигурок ее героя было несколько, а я смолчал.
И если с каждым посещением я всё острее чувствовал однообразие, автоматичность, какую-то мертвенность эстетики этих аккуратно сработанных, остроумно сконструированных жакемаров, — ее они очаровывали и завораживали всё сильнее. Пока, наконец, это обольщение не прервалось самым неожиданным образом.
Это он!
Вечер был как вечер, ничто не предвещало, мирно струилась омывающая посуду вода на кухне, лепетал телевизор, шептало свое старое радио, лаял пес соседей слева, снова что-то сверлили соседи справа, по чердаку над нами носились просочившиеся туда по недосмотру (с крыши на крышу) бездомные коты, кричали на улице повадившиеся с залива на городские помойки чайки.
И в эту ткань неизвестной миру очередной городской симфонии Пендерецкого влился звонкий голосок Капли, кричавшей во всю глотку:
— Бабилония! Домодедов! Идите скорее, пока он в телевизоре! Он появился! Он превратился в человека!
— Кто появился? — спросила Нина, появляясь из кухни.
— Кто превратился? — спросил я, возникая из маленькой комнатушки-кладовки, служившей мне кабинетом и мастерской.
— Эн Вэ! Начальник Всего из угловой тюрьмы музея!
С телеэкрана смотрел на нас Энверов. Как следовало из дикторского текста, он и вправду вышел из тюрьмы, где просидел довольно-таки долго за махинации с совершенно фантастическими суммами денег, переводы их на счета (что такое «офшор»? — спросила Нина) в неведомые края: до посадки владел он некими фундаментальными предприятиями, связанными с нефтью.
«Эн Вэ»? Энверов? Не называл ли он сам себя Начальником Всего? В телевизоре звучала совершенно другая фамилия.
— Надо сейчас же ехать в музей! Надо посмотреть, есть ли он в автомате-тюрьме! Теперь автомат не должен работать, потому что он оттуда исчез и стал человеком!
Я объяснил Нине, что такое «тюрьма в углу» (та, в которой сидел настоящий Энверов, вряд ли была угловой), чей главный персонаж, по мнению нашей внучки, походил на героя телесериала последних известий, а Капле, — что я никуда с ней в ближайшую неделю не смогу поехать, у меня срочная работа, я подрабатываю, надо сделать заказ, дней через десять. Перед тем, как Энверов пропал с экрана, я еще раз успел его разглядеть. Он и вправду был похож на жакемара из угла, и это показалось мне забавным.
Пропущенная новая эра
Как выяснилось, человек, которого знал я под фамилией Энверов (я так его и буду называть впредь), был известным лицом, детали его блистательной карьеры, прерванной заключением, его письма из тюрьмы, подробности суда, факты биографии и тому подобное не были новостью ни для кого из моих друзей, знакомых и родственников. Все были в курсе дела, кроме меня.
Так сложилась моя жизнь, что я пропустил целый отрезок времени, объявленную новую эру, и хотя она донимала меня пустыми полками магазинов, безденежьем, запустением, всплесками уголовщины, касавшимися моих друзей и родственников, большинство деталей ее и свойств прошли мимо меня. Ужасающее дорожное происшествие, чуть было не отнявшее у меня жену, страшные травмы Нины, ее балансирование между жизнью и смертью, все испытания, выпавшие на нашу долю в связи с этим, включая рождение детей, воспитание их, уход за ними, — в то время как матушка их была так слаба и сама нуждалась в помощи, восстановлении и уходе, работа на нескольких фронтах, которые только на житейском языке назывались «халтурами», я всякое дело делал старательно и честно, изо всех сил по врожденной привычке, то, что в сутках 24 часа, — всё, вместе взятое, обвело меня какой-то, не понятной тем, кто так не жил, стеною. Бритоголовые разбухшие существа без затылков с золотыми цепями на шеях, ваучеры, монетизация власти при помощи «приватизации», легализация тюремной этики, омывали остров обитания моего, где я боролся за жизнь любимых моих.
Я пропустил блистательные биографии вышедших на сцену новоиспеченных хозяев жизни, новых певцов, новые песни, дебаты, горы болтовни, всплеск газетных откровений, статьи о покушениях и убийствах, моду на цветные пиджаки и кожаные куртки.
— Вы на редкость аполитичный человек, Дорофеев, — сказала мне одна из активисток нашего конструкторского бюро.
Да хоть горшком назови, только в печь не станови. Хотя спал я, подобно одному из отроков Эфесских, именно в печи пропущенной мною эпохи, объявленной во всеуслышанье новой эрою вездесущими журналистами. И два ее порождения, севшие за руль (жулики? холуи жуликов? у меня лично денег на машину не было, поскольку я был обычный честный человек), — хотя им, видимо, и самоката нельзя было доверить, — столкнувшись, чуть было не отправили всю мою жизнь в тартарары, потому что моя любимая жена, переходившая улицу по зеленому свету светофора, оказалась между ними.
К тому же, большинство актеров, разыгрывавших долгую пьесу тех лет, особым талантом не отличались, о драматургах и тавматургах вообще молчу; а я, знаете ли, театрал, завсегдатай, душа партера, вздох с галерки, видал великих артистов, их и предпочитаю.
Даже Нина слышала (и читала) настоящую фамилию Энверова и в общих чертах представляла себе его, так сказать, жизненный путь; но ей никогда не попадались его фотографии, мы не выписывали газет, экономили и на этом, старый наш телевизор давно погас и свалил на помойку, нового нам было не купить; я был счастлив, что компьютер у меня имеется. Что до подробностей существования самоновейших, как их нынче называли, «олигархов» (а Лесков говаривал «вор-новотор»), то они мне были как-то ни к чему. Только иногда, очень редко, мелькало в сознании моем что-нибудь по их поводу, например: «Есть ли у новых миллионеров и миллиардеров общак?» И тотчас улетучилось, мелькнув.
Капля изучает образ НВ
— Как?! — воскликнула она. — И ты, Бабилония, и Домодедов встречали НВ в молодости? Он тогда еще не был в тюрьме?
— Тогда еще не был, — отвечала Нина.
Она имела в виду натуральную тюрьму, а Капля — игрушечную.
— Так он превращается туда и обратно?! Домодедов, когда мы поедем в музей? Как ты думаешь, господин Сяо в курсе, что вытворяет один из его подопечных жакемаров?
— Поедем дней через пять.
