— Бакминстер Фуллер, — продолжала Тамила, — подсчитал, взяв за основу средний рост человека равный 170 сантиметрам, что если люди встанут, как в цирке гимнасты, на плечи друг другу, то человечество образует девять рядов до Луны. Некогда, когда людей на планете было меньше, и рядов было меньше, но к концу XX века и началу XXI число их может дойти до двух десятков; но во время написания фуллеровской статьи рядов было семь, в них входили и наши герои, а также их женщины, о которых я сейчас расскажу.
И поскольку начали мы с название доклада, оно же — название книги Фуллера, не по хронологии, не по порядку, но в честь Баки, как его называли, я начну с его дочери и его жены. Потому что мое эссе — о дизайне, о жизни, смерти, ревности и любви.
Щеки ее пылали, сиреневый куст на ветерке стучался в окно, словно хотел войти, потому что знал, как мы все, что Тамила возникла из сирени.
— Волею судеб, — продолжала она, — я читала, что время дискретно, мне объясняли смысл слова «дискретно», но по-настоящему поняла я — и утвердилась — в этом свойстве времени на примере виденных мною фотографий Ричарда Бакминстера Фуллера. Сначала полумальчик-полуюноша, гимназический отрок, потом красивый молодой человек, спортивный, с высоко поднятой головою; промелькнул было портрет между молодостью и зрелостью, волосы тронула седина, лицо еще то же — и всё. Дальше изображения исчезают, Баки выныривает из времени в пятидесятые, уже в старости, седой ежик волос, гуру, морщины, монументальные черно-белые портреты, одно цветное фото — два старых человека — с улыбающейся Энн.
В конце двадцатых годов, когда был он безработным, неудачником без средств к существованию, когда его красавица жена родила вторую дочь Аллегру, а первая любимая доченька Александра умерла, годовалая, от воспаления легких, и он винил себя в ее смерти, потому что жили они бедно, неустроенно, в жалких холодных меблирашках тесного пыльного район Чикаго, он сначала запил, а затем хотел покончить жизнь самоубийством.
И впечатление такое, что он действительно покончил с собой, он исчез, пропал, верите ли, ни одного фото в зрелости. Вернулся под старость.
Студентом он был лихим, его то отчисляли, то уже собирались отчислить, за ним водились дон-жуанские подвиги, он знакомился и на пари заводил романы с модистками, хористками, девчонками из варьете. В 1914 году он познакомился с Энн Хьюлетт, красавицей, она была легкая, тоненькая, ему по плечо, а эти шляпы с полями, глаза из-под полей кинематографических... В 1917 году они поженились и, прожив вместе 66 лет, умерли в один день.
Находясь на грани самоубийства, он вдруг приходит к мысли о нелепом эксперименте, задумывается — что может сделать один человек, надеясь только на свои силы, для блага всего человечества, ни больше ни меньше. И опыт этот начинается.
Результат известен.
Но мне кажется, что его великие геодезические купола, летающие города проекта «Девятое небо», идея о том, что человечество должно полагаться на возобновляемые источники энергии (солнечного света, ветра, воды), большинство его идей и открытий связаны напрямую с защитой от холода, голода, неустроенности, болезней маленьких детей, таких как его годовалая девочка, которую он не смог защитить.
В старости жили они с женой, с Аллегрой и внуками в Калифорнии. Энн Фуллер тяжело болела, онкология, операции, — не все удачные. Она лежала в коме, он сутки напролет проводил у нее в больнице. В тот день он вскочил, совершенно счастливый, вскрикнув на всю палату: «Она сжала мне руку!». И упал, потерял сознание, умирая от обширного инфаркта. Энн, так и не приходя в себя, через час последовала за ним.
И приняли их его неосуществленные несуществующие летающие города в последний полет. О, простите, виновата, я забыла про диапроектор!
Тут стала Тамила показывать свои диапозитивы, перепутав последовательность: в обратном времени возникали перед нами цветные портреты Ричарда и Энн Фуллер, цветные геодезические купола всего мира, далее мир стал черно-белым, монументальные изображения старого гуру в мастерских, макеты, модели, вот они с юной Энн в широкополой шляпе, с малышкой Аллегрой, лицо его так и не оттаяло после смерти ее годовалой сестры, а вот красавец из Кембриджа, крутивший романы с куколками-танцовщицами, и, наконец, школьник.
Потом безо всякой паузы на экране появилась картина Климта «Поцелуй».
— Один из «четырех великих» архитекторов XX века, ставший основателем знаменитого Баухауза, Вальтер Гропиус, после трех лет работы с Петером Беренсом начал работать самостоятельно. Как дизайнер проектирует он внутреннее оборудование цехов, авто кузова, тепловоз, обои, как архитектор — знаменитое здание обувной фабрики Fagus-Werke. В 1910 году он знакомится с Альмой Шиндлер, то есть, уже Альмой Малер, женой композитора Густава Малера. Считается, что именно ее изобразил на своей известной картине влюбленный в нее без памяти Климт.
Альма тяготела к истории искусств, все ее мужья и любовники по истории искусств проходят: и Малер, и Кокошка, и Климт, и Верфель, и Гропиус. Она сама писала музыку; Малер сказал ей: «Твоя музыка лучше моей»; я полагаю, он имел в виду нечто метафорическое, музыку ее тела, но Альма поверила, решив, что и вправду ее опусы превосходят произведения гениального Малера, это неоспоримое доказательство ее непроходимой глупости, но в те времена, как и во все другие, ума от женщины вовсе не требовалось. Муза многих, она вдохновляла своих мужчин, с ней ощущали они особый вкус бытия, теперь буржуазные заграничные люди назвали бы букет ее свойств «сексапильностью», а саму Альму секс-бомбой, во времена ее молодости слов таких не говорили. Она переходила от гения к таланту (и наоборот) словно кубок Нибелунгов, как переходящий приз. Похоже, такие женщины встречались в начале века не единожды, соответствовали стилю эпохи.
Тут на экране появилась Альма, и Тамила осведомилась у слушателей своих, не напоминает ли им ее точеный профиль и прочие отточенные, выверенные, пролепленные природой части фигуру на носу корабля, прекрасную ростру.
— Призрак Альмы-ростры, — сказала Тамила, — видится мне на носу утонувшего «Титаника». На мой взгляд, «Титаник» — тоже один из создателей дизайна, его изощренная необузданная роскошь, многодетальность, избыточность, пойдя ко дну к чертовой матери, не могли не породить минимализма и конструктивизма.
Этот ее пассаж, особенно совершенно неожиданная в устах Тамилы чертова мать, породил некий ветерок, пронесшийся по залу.
Почему-то «Титаник» в последнее время частенько вспоминали, хотя от будущего создания оскароносного фильма отделяли нас несколько десятилетий. При мне известный искусствовед сказал: «Целая эпоха пошла ко дну, серебряный век вместе с нею». А один из мухинских, помладше меня, из самых одаренных, Копылков, узнав, что заведующий кафедрой керамики штигличанский проректор Владимир Федорович Марков родился в день гибели Титаника, произнес: «Чья-то душа всплыла».
А меня от слов Тамилы о «Титанике» пробрала минутная судорожная дрожь, я вспомнил о том, что мы на острове, а там, на косе, под водой, пребывают множества скелетов безымянных лагерников, подобные пассажирам затонувшего корабля незнакомой недавней эпохи.
