Мы пошли к заливу, был отлив, пространство парка отделяла от линии пляжа подпорная стенка из гранитных, диоритовых и диабазовых массивных камней, прилив был отгорожен от прогулочных троп, а на полосах вдоль воды лежали раковины жемчужниц, я надеялась найти в них жемчуг, внутренние створки отливали перламутром, но жемчугов не было, он водился в совершенно других ручейных моллюсках, дед повел меня по прибрежной, перешедшей в лесную, дороге-просеке, где мы набрали сморчков, а это что за гриб? светлый сморчок? нет, отвечал дедушка, улыбаясь, это чертова баня, он наступил на светлый шарик гриба, тихий щелчок, и словно дымок во все стороны из-под ботинка. Шли долго-долго, временами дед нес меня «на закукорках», оказались возле дачи с верандою, на крылечко вышла тонкая красивая хозяйка, она улыбалась, а дедушка сказал — Танечка, Татьяна Николаевна, вот мы вам сморчки принесли, не напоите ли нас чаем? чай помню, варенье помню, земляничное, с земляничной, что ли, поляны, а обратную дорогу запамятовала, словно ее и не было.
Дедушка называл место, где мы жили, не Зеленогорском, а Териоками, по старинке. Териоки — это берег залива, полоса песка с водорослями, древнеегипетским тростником, раковинами, подпорная стенка грубой крупной кладки, фиалки в заброшенном парке, взрыв в ручье.
Сериал с поисками алхимического философского камня, который надо было поставить в адскую машину подобно сим-карте, дабы запустить ее, закончился. Как многие зрители сериалов (или вообще все?), лишенные каких-либо впечатлений, углубленные в добывание хлеба насущного и житейскую суету, я долго не могла уснуть после последней серии, прокралась в комнатушку с компьютером, стараясь никого не разбудить, гадала на гугле, выпали мне кое-какие карты из колоды его. В частности, выяснилось, что в давнее лето, заведшее нас, заблудившихся грибников, в неведомые лесные кордоны перешейка, в Зеленогорске на одной из териокских дач у залива (поблизости от натуральной дачи Богомолова, где обитал Филиппов с детьми и женою во время оно) снимали фильм «Гиперболоид инженера Гарина» с любимым актером Олегом Борисовым в главной роли. А одна из краеведческих книг поведала мне: на подготовительных курсах некоего профессора математика Войтинского в Териоках 1901 года учился будущий автор «Гиперболоида» Алексей Толстой.
— Когда в доме на берегу залива снимали фильм про инженера Гарина, — сказала мне моя одноклассница Наташа Королева, — мы уже там не жили. А вообще, сколько себя помню, мы снимали дачу именно в этом доме. Теперь там ресторан «Наша дача». А это и была наша дача, дом с башенкой. Дед мой, Петр Григорьевич Королев, в числе прочих прорабов и инженеров (а по образованию был он инженер путей сообщения), строил Кронштадтский собор. Волею судеб накануне расправы с офицерами на главной площади Кронштадта матросы посадили деда с семьей (женой и двумя маленькими дочерьми, будущей матерью моей и будущей тетей и крестной, которую всю жизнь я звала Кокой) на баркас и вывезли в Петроград. Моя матушка не была замужем за моим отцом, дед удочерил меня, я ношу его фамилию. Мы снимали второй этаж подле башенки, в погожие дни из наших окон виден был купол собора.
Всплыла с гугловского дна исчезнувшая в недрах хранилищ конфискованных при арестах рукописей книга Голосовкера о безумном изобретателе аппарата с лучами смерти. А также легенда о Тесле, занимавшемся передачей тепловой энергии на расстояние, по ошибке с севера Америки перебросившего через полюс (а собирался удивить таинственным небесным явлением одну из полярных экспедиций) с одной из своих грандиозных установок огненную корпускулу, взорвавшуюся в районе Подкаменной Тунгуски, поименованную Туруханским или Тунгусским метеоритом, спалившим российское время и изменившим всё русское пространство от Кушки до Чопа. Кстати сказать, Тесла был большой любитель гетевского «Фауста», знавший большую часть текста его наизусть. В Америке единственными близкими друзьями Теслы были Джонсоны, американский поэт-демократ Роберт Андервуд (взявший фамилию жены) и его жена красавица Катарина Джонсон. Джонсон, редактор журнала «Сенчури магазин», увлекался изучением народной поэзии, литературы и истории Сербии, что сблизило его с Теслой. А Никола Тесла влюбился в Катарину, и эта влюбленность, очарованность длилась долгие годы. По странной случайности Джонсон в сорокалетней переписке с Теслой подписывал свои письма именем главного героя поэмы любимого обоими поэта Иована Иовановича Змая: «Лука Филипов»; а жену свою в этих посланиях именовал «госпожа Филипов». В начале 1920 года Джонсоны уехали в Европу. Роберт сначала был представителем США на конференции в Нью-Йорке, затем американским послом в Риме. Катарина уговорила мужа посетить Сербию, родину своего голубоглазого гения. «Вот мы и в Белграде, — писала она Тесле. — Мы приехали из Рима с господином Весничем, который в последнее время является там представителем Сербии. Представляю, как горели Ваши уши, так как мы разговаривали о Вас и о Риме, о Вас и о Сербии, о Вас и о науке, о Вас и о Вас. Боюсь, что я больше всего говорила о Вас».
«А что, если?» — подумала я, пребывая в полусонном гипнозе постсериальных видений, а что, если кто-нибудь из шпионов, гонявшихся за филипповским «лучом смерти», отчасти преуспел? И отголоски шпионской удачи видим мы в засекреченных экспериментах Теслы, в уничтоженной случайным (?) пожаром его главной лаборатории? и последующим взлетом на воздух его любимого детища, башни Варден? Недостроенная башня, которая должна была сделать Лонг-Айленд столицей мира, опутать всю землю незримой паутиной, связующей все страны, была взорвана по распоряжению властей со странной формулировкой «чтобы никто не мог использовать ее в шпионских целях», ее постигла судьба всех вавилонских башен, а гипотетический взрыв Константинополя был отложен еще раз.
После гибели Филиппова полиция, по версии нескольких статей интернетного всезнайки, конфисковала в квартире-лаборатории на Итальянской (Жуковского...) улице все бумаги изобретателя вкупе с устрашающими приборами, окутанными парами ядовитых химикатов; и куда всё это подевалось? стало пеплом да обломками в огне, когда спалили революционеры полицейский архив? переехало в таинственный форт «Петр Первый», где занимались исследованиями взрывчатых веществ и игрались в напалм?
А что, если, думала я, засыпая (о, главное, чтобы кошмары не снились!) на одной из териокских, келломякских, куоккальских, приветненских и иже с ними, дач устроен был М. М. Ф. тайник с дубликатами чертежей и заметок? И тайник то ли ищут, то ли хотят предать огню (присоединить к лаборатории Теслы и к архиву полиции), потому и пылают одна за другой прекрасные дачи со шпилями, навершиями, резьбой балконов да галерей?
Сон не шел, в пасьянсе полуразрозненных текстов Филиппов показывал детям своим (детей было трое, но почему-то в справочниках всемирной паутины значился только старший) фокусы с пиротехникой, писал письмо Льву Толстому (и встречался с ним в Хамовниках), публиковал статьи Циолковского в журнале, беседовал с Менделеевым, читал повесть отца «Полицмейстер Бубенчиков», показывал стихи свои Маяковскому, играл на рояле Бетховена, переводил Дарвина, писал памфлет «Дьявол в конце XIX века», печатал свое последнее открытое письмо в «Санкт-Петербургских ведомостях», предназначенное всем и никому.
Детей было трое: два брата и сестра.
