Была сначала одна заковыка, играли мы в нехороших детей, нанюхавшихся клея «Момент» с полиэтиленовыми мешками на башках, пары дихлорэтана, входившего в состав прозрачного связующего половинок кубиков, действовала на наши слабые головушки самым веселящим образом, весь нанюхавшийся цех шел с работы, слегка качаясь, навеселе, словно не трудились в трудовые будни, а, напротив, бухали, потом управу нашли, новым составом воспользовались.
Почему-то самый большой интерес у покупателей и продавцов вызывали дельфины, сперва один, потом парочка, их раскупали мгновенно, то ли прозрачный кубик напоминал любителям реализма воду, в коей обитало изображение, то ли явлено было необъяснимое волшебство. Мишка Бубенцов вообще предлагал перейти на одних дельфинов, но тут встрял наш парторг, борец с суевериями, мистикой, чудесами, фетишизмом и прочими не поддающимися марксистско-ленинской расшифровке явлениями, он отслеживал партии разных изображений, искал юбилей и знаменательные даты по календарю, соблюдал равновесие художественных образов, чтобы покупатели не носились с тотемами как индейцы или курица с яйцом, но повышали свой культурный уровень и усовершенствовали социалистическое сознание свое. Поэтому за серией с одним дельфином следовали три серии архитектурных памятников, а за партией с двумя дельфинами — крейсер «Аврора», елочка и ботик Петра I. Цех наш процветал. Мы блаженствовали, постоянно получая премии с надбавками и красуясь на доске почета. У меня дома этих дельфинов как собак нерезаных, я, как пожарные уедут, вам на память подарю.
— Только не мне! — вскричала брошенная жена. — У меня есть!
— Мне тоже не надо, — промолвил мрачный молодой человек в лыжном костюме из девяносто пятой. — И у меня имеется.
— Вы покупатель наших сувениров?
— Я дрессировщик дельфинов.
— О! — вскричал биолингвист. — А если я скажу вам по-дельфиньи: «Иу!» — вы поймете, что я сказал?
— «Хочу есть», — мрачно отвечал дрессировщик. — А если я вам в ответ пожужжу, — тут он зажужжал так, что собачки вскочили, а дитя в одеяле заворочалось, — вы тоже поймете, что я имею в виду?
— Конечно! — биолингвист улыбался счастливейшей улыбкой. — «У меня депрессия, просьба не беспокоить». А где вы работали, в каком дельфинарии?
— Сперва в Утриштском между Анапой и Сочи. Там я и познакомился с Соловком.
— Так вы с ним знакомы?! — вскричал биолингвист.
— Потом, — не обращая внимания на возглас его, продолжал дрессировщик, — в дальневосточном. Ну, и на Белом море, на мысе Белужьем Большого Соловецкого острова. Соловка я там встретил во второй раз. Я уже не помню, почему мы вытащили на пирс большое зеркало, кажется, из-за фотографа, решившего снять что-то невероятно художественное с зеркалом и гадательными фотографическими шарами. Увидев себя в зеркале, Соловок рассмеялся, то есть почти точно воспроизвел звуки человеческого смеха. Он узнал себя в зеркале.
— Не может быть, — сказал Наумов.
— Потом я убедился, что некоторые афалины себя в зеркале узнают. Но тогда меня этот факт поразил.
— Между прочим, — сказала бывшая дизайнерша с собачками, — многие котята видят в зеркале котенка и пытаются войти к нему в Зазеркалье, чтобы с ним играть, а взрослые коты и кошки к зеркалам равнодушны и ничего кроме стекольного марева в них не видят.
— Он узнал себя в зеркале, просмеялся, перекувырнулся, отплыл, опять подплыл, мы некоторое время смотрели друг на друга. Думаю, от этого взаимопроникновения взглядов возникла у нас с ним способность понимать друг друга молниеносно. Вообще-то ведь и люди иногда понимают друг друга без слов.
А первая наша встреча случилась под Анапой. И это был первый дельфин, которого увидел я так близко, до которого дотронулся и который в некотором роде выбрал меня. Это понял я чуть позже, увидев отметину на лбу Соловка, тогда я его и узнал; но он узнал меня раньше.
Впервые в жизни поехал я в отпуск на юг. Поезд вез меня с сырого и прохладного Северо-Запада к теплому южному морю около полутора суток, и само это постепенное перемещение в тепло, в другой климат с другими растениями понравилось мне необыкновенно, я был совершенно счастлив, купив на станции две пригоршни жерделей и горсть черешни в газетном кулечке. Я ехал в иную жизнь, она и стала другой после встречи с дельфином, неожиданной и совершенно, как думаю я сейчас, предопределенной; тут кто-то говорил, что такая встреча изменяет судьбу, это правда, то же вышло и со мной. Соленые волны, высокий берег из скал, чьи камни крошились в ладони (этими полураскрошившимися осколочками натирались, мылись в морских волнах, их пляжное название было «кило-мыло»), морские коньки, медузы, выпрыгивающие поодаль из воды играющие дельфины, небо, полное крупных, точно местные сливы, звезд. Около кассы летнего кинотеатра без крыши с длинными скамьями вместо стульев, окруженного белеными каменными стенами и огромными деревьями (на стенах и на деревьях сидели мальчишки-безбилетники), встретил я однокурсника. Под звездами посмотрели мы с ним фильм «Искатели приключений», — с подводным плаванием, кладом, бандитами, погибающей золотоволосой красавицей (оба героя, и молодой Ален Делон, и Лино Вентура в летах, были в нее влюблены), ее хоронили они в океане, струились в водах зеленых волосы золотые. Мой приятель работал в Утриштском дельфинарии, пригласил меня туда, и назавтра я уже встретил там Соловка. Я стоял на мостках, вглядываясь в воду, и тут он выскочил из воды прямо передо мной.
— Он хотел схватить тебя за волосы, — объяснил мне однокурсник, — это обычная дельфинья ласка, так выражается приязнь к тренеру, а ты коротко стриженый, за волосы не схватить, ты его очень удивил. Ты ему понравился.
Когда я пришел на следующее утро, Соловок вынырнул, едва я сел на мостки, и мы глянули друг другу в глаза. С этого момента между нами установилась своего рода подсознательная связь, возник способ общения «без проводов и шума» (такое бывает и у человека и животного, да и у людей, как я уже говорил, оно существует, но совершенно непонятно для тех, у кого не было такого личного опыта). С этой минуты образ дельфина следовал за мной на воде и на суше.
Я уволился из своего конструкторского бюро и перешел на работу — не без помощи однокурсника — в Утриштский дельфинарий. Надо сказать, Соловок был самым талантливым из всех обитателей нашего водного вольера, он легко понимал все задания, увлекался игрой, импровизировал. И в итоге его перевезли в Московский дельфинарий, где стал он единственной белухой и звездой представлений. Перевозка дельфинов не так проста, как может показаться, пока люди не приноровились, многие из перевозимых получали травмы. Заболевали, погибали из-за одного только путешествия. В программке значилось: Соловок, белуха, белый дельфин или белый кит.
Я читал ему детский стишок:
Рыба, рыба, рыба-кит,
рыба правду говорит,
если рыба будет врать,
надо рыбу наказать.
Однажды я сказал ему, что читаю книгу про белого большого кита под названием «Моби Дик», и это имя кита. Название привело его в какой-то всплеск чувств, он скрипел, смеялся чревовещательным человеческим смехом, делал кульбиты. Может быть, он от кого-то уже слышал имя героя книги Мелвилла, и этот кто-то был ему мил и дорог.
