Может быть, все и было бы хорошо, если бы он остался. Но он уезжает, потому что она посмела посягнуть на самое святое для любого мужчины – его честолюбие.
– Да, Влад, я надеюсь.
Он ничего не сказал, сел в джип и уехал. Навсегда из этого дома, навсегда от нее.
Вода в Чертовом озере была маслянисто черной, как нефть. Варя зачерпнула пригоршню, плеснула себе в лицо, смывая непрошеные слезы…
Эйнштейн приехал в шестом часу, озабоченно посмотрел на вышедшую навстречу Варю, спросил:
– Ну, ты как?
– Нормально. На всякий случай уже собрала вещи.
– Ворон?
– Уехал пару часов назад.
– Значит, все таки уехал. – Эйнштейн задумчиво посмотрел на петляющую среди сосен дорогу.
– Ты говорил про какой то план, – напомнила Варя.
– Да, план, – он рассеянно кивнул. – Давай войдем в дом, я тебе кое что покажу.
Они сидели за кухонным столом – последнее время кухня казалась Варе самым безопасным местом в доме, – перед ней лежала истрепанная, совершенно ветхая не то книга, не то тетрадь, пожелтевшие от времени страницы которой были исписаны мелким, торопливым почерком.
– Что это? – Варя перевела взгляд с тетрадки на Эйнштейна.
– Это дневник приказчика Артемия Поклонского, и в нем есть ответы на все наши вопросы.
– Поклонского?..
– Да, предка Владимира Леонидовича Поклонского и потомка Пантелея Поклонского.
– Кто такой Пантелей Поклонский?
– Помнишь, я рассказывал о художнике, состоявшем на службе у Себастьяна Гуано? – Эйнштейн в нетерпении подался вперед.
– Того, что написал портрет Барбары?
– Да.
– И чем сможет помочь нам дневник его правнука?
– Я прочел этот дневник. – Эйнштейн понизил голос, словно их мог кто то подслушать. – Потратил почти сутки на расшифровку этих каракулей. Зато теперь я точно знаю, куда исчезла Барбара и почему она не может обрести покой.
– Почему? – спросила Варя и поежилась.
– Артемий Поклонский в своем дневнике пересказывает историю, которую перед своей смертью поведал ему прадед. Этот дом начали строить в конце семнадцатого века. Гуано хотел жить в настоящем дворце. Он сам лично начертил план дома. Загвоздка была только в одном – нужно было найти строителей, способных воплотить его мечту в жизнь. Местные мужики ничего сложнее деревянных изб складывать не умели, и он выписал мастеров из самой Москвы. Посулил очень большие деньги, но и за работу спрашивал строго. В дневнике написано, что двоих провинившихся подмастерьев из местных он собственноручно запорол до смерти. Каменщики заложили фундамент дома, а тот то ли просел, то ли вообще развалился, доподлинно неизвестно. В общем, все пришлось переделывать заново, а это дополнительные стройматериалы и, что самое главное, время. Когда такая же ерунда случилась и во второй раз, Гуано собрал московских мастеров и пригрозил им четвертованием, если подобное снова повторится. И тогда самый старший из каменщиков сказал, что для того, чтобы дом стоял нерушимо, нужна строительная жертва.
– Какая жертва? – спросила Варя шепотом.
– Строительная. – Эйнштейн, нетерпеливо поморщился. – Это очень древний ритуал. В те времена он был широко распространен в Европе. В основание дома или под его порог замуровывалась жертва. Это могли быть овощи, зерно, иногда горшок с монетками, но чаще всего в жертву приносилось какое нибудь животное. А в особо серьезных случаях в стену дома заживо замуровывались люди.
– Господи, какая дикость… – От услышанного, казалось, померк даже солнечный свет, на кухне, до этого обжитой и вполне комфортной, стало неуютно.
– Это для тебя дикость, а наши пращуры верили, что жертва после своей смерти становится духом хранителем дома и что с таким хранителем ни дому, ни его обитателям ничто не угрожает. Нетрудно догадаться, что Гуано выбрал самую надежную жертву. Угадай – какую.
– Человеческую? – Варя достала из кармана ингалятор. – Ты думаешь, они замуровали в стену дома Барбару?
– Я уверен в этом. В дневнике так и написано.
– Но почему именно ее?! Ты же говорил, что Гуано ее любил.
– Может, и любил, но собственные прихоти были ему дороже. К тому же изначально он не планировал приносить в жертву Барбару. Просто так получилось.
– Как это – просто так получилось? – Варя вдохнула лекарство из ингалятора.
– Видишь ли, у славян было поверье, что строительной жертвой должен стать первый человек, который подойдет в означенный день к дому. Несчастная Барбара оказалась первой.
Варя зажмурилась, спросила после долгой паузы:
– Скажи, а откуда об этом узнал Пантелей Поклонский?
– Скорее всего, он оказался случайным свидетелем. Важно не это, важно, что нынешний дом построен на старом фундаменте.
– Она все еще здесь?.. – Ладони мгновенно взмокли. Кажется, ингалятор не помог.
– Да, она все еще здесь, и дух ее жаждет мщения или упокоения.
Опираясь о стол, Варя медленно встала. Эйнштейн поймал ее за руку:
– Ты куда?
– За вещами. Ты отвезешь меня в город?
– Подожди, присядь. Есть другой вариант. – Он не отпускал ее руку.
– Мне не нужны варианты, – затрясла она головой. – Я хочу отсюда уехать!
– Мы можем ей помочь! – Эйнштейн тоже встал.
– Помочь женщине, погибшей триста лет тому назад? Как?!
– Я знаю, где она замурована. Это в подвале…
– Замолчи! Я не хочу ничего слышать. – Варя выдернула свою руку.
– Нам нужно просто найти ее останки и похоронить по человечески. Поверь, Барбара хочет именно этого.
– Я не пойду в подвал…
– Варя, как ты думаешь, каково это – оказаться заживо замурованной, сходить с ума от ужаса и отчаяния? – спросил Эйнштейн очень тихо. – А потом, уже после мучительной смерти, стать пленницей этого дома и не иметь надежды на спасение души?
– Почему я?
– Потому что в тебе ее кровь! Заклятье можно сломать только кровным родством.
– Она меня ненавидит.
– Она всех ненавидит, даже саму себя. Она мучается. Варя, еще есть время, подумай.
– Там что то ужасное, в том подвале, – она сжала ладонями виски. – Я боюсь.
– Не бойся, я все приготовил. У меня с собой святая вода, она на время успокоит дух Барбары. Для нас главное – добраться до ее останков. Варя, посмотри, на улице еще светло, а в подвале проведено электричество. Днем у призрака нет силы, а до ночи мы управимся.
Варя согласилась. Все, что рассказал Эйнштейн, было намного ужаснее самых страшных ее кошмаров, но она все равно спустилась вслед за ним в подвал. В тот самый подвал, в котором тринадцать лет назад едва не умерла… Она не помнила, как он выглядел в то время, но сейчас это был самый обычный подвал, ярко освещенный, со свежеоштукатуренными стенами и почти стерильной чистотой.
