Что делал Джон Индеец в стране, которая так сурова к нашим? Которая так жестока к слабым? К мечтателям. К тем, кто оценивает человека не по размеру его состояния?
Лошадь ночи неслась галопом. Цок-цок-цок. Цок-цок-цок. Все образы кружились вокруг меня с ясностью, свойственной лишь созданиям ночи.
Может быть, это Сюзанна Эндикотт отомстила мне и ее власть превосходит мою?
Снаружи поднялся ветер. Я услышала, как под его порывом с деревьев градом попадали плоды манго. Услышала, как качаются, сталкиваясь друг с другом, плоды калебасового дерева. Мне было страшно. Мне было холодно. Мне хотелось вернуться в материнское чрево. Но в это мгновение пошевелилась моя дочь, словно для того, чтобы напомнить о моей привязанности. Я положила руку себе на живот; постепенно меня охватило нечто вроде спокойствия. Некая ясность, как если бы я смирилась с заключительной драмой, которую мне вскоре предстояло пережить.
Ветер успокаивался, это я уловила обострившимися чувствами. В вольере крикнула птица, напуганная мангустом. Потом наступила тишина. Я наконец-то уснула.
Едва я закрыла глаза, как пришел тот самый сон.
Я хотела войти в лес, но деревья преграждали мне путь; меня опутывали черные лианы, упавшие с их верхушек. Я открыла глаза. Комната была черна от дыма. Я едва не вскрикнула:
– Но это я уже пережила!
Опомнившись, я растолкала Ифижена, спящего, будто ребенок, со счастливой улыбкой на губах. Он открыл глаза, затуманенные воспоминанием об удовольствии. Тем не менее, очень быстро поняв, что происходит, он вскочил на ноги. Я последовала его примеру; медленней, чем он, из-за раны, из которой продолжала течь кровь.
Мы вышли. Хижина была окружена солдатами, которые прицелились в нас. Кто же нас предал?
Плантаторы решили преподать урок, так как за три года это был второй случай большого восстания. Они обеспечили себе существенную помощь английских войск, прибывших, чтобы защищать остров от нападений со стороны соседей, и ничего не оставлявших на волю случая. Все плантации методично обыскали, а вызвавших подозрение рабов заперли в каких-нибудь сыроварнях. Затем, покалывая штыками пониже спины, всех согнали на просторную поляну, где уже были возведены десятки виселиц.
Окруженный подчиненными, с повязкой на глазу, Эррин оглядывал сцену казни. Увидев меня, он усмехнулся:
– Хорошо же, ведьма! То, что тебе следовало познать в Салеме, ты сейчас познаешь здесь! И ты присоединишься к сестрам, которые ушли раньше тебя. Славный у вас там будет шабаш!
Я не ответила. Я смотрела на Ифижена. Его как зачинщика избили настолько сильно, что он едва мог стоять и наверняка упал бы, если бы один из надсмотрщиков не заставлял его каждое мгновение подпрыгивать, обрушивая на него удары хлыста. Лицо Ифижена было настолько распухшим, что он, должно быть, мало что видел, ища солнце будто слепой, больше жаждущий тепла, чем света. Я крикнула:
– Не бойся! Главное – не бойся! Скоро мы снова встретимся.
Он повернулся на мой голос и, не в силах говорить, помахал рукой.
Его тело было первым, завертевшимся в пустоте, повиснув на прочной балке. Меня повели к виселице последней, так как я заслуживала особого обращения. Наказанию, которого я «избежала» в Салеме, меня следовало подвергнуть сейчас. Мужчина в торжественном черно-красном наряде напомнил все мои преступления, совершенные в прошлом и настоящем. Я околдовала жителей мирной богобоязненной деревни. Я призвала в ее лоно Сатану, натравив жителей друг на друга, введя их в заблуждение и наполнив яростью. Я подожгла дом честного торговца, не пожелавшего принять во внимание мои преступления и заплатившего за свою наивность смертью – своей и своих детей. Когда прозвучало это обвинение, я едва не выкрикнула, что это не так, что это ложь – жестокая и низкая ложь. Но тотчас спохватилась. Чего ради? Скоро я достигну царства, где безраздельно сияет свет правды. Сидя верхом на перекладине виселицы, Ман Яя, моя мать Абена и Яо ждали меня, чтобы взять за руку.
Я была последней, кого отвели к виселице. Вокруг меня со странных деревьев свисали странные плоды.
Эпилог
Вот история моей жизни. Горькая. Такая горькая.
Моя истинная история, которой не будет конца, начинается там, где заканчивается эта. Кристофер ошибся или, без сомнения, просто желал меня уязвить. Песня о Титубе существует! Я слышу, как она раздается из конца в конец острова, от Норд-Пойнт до Сильвер-Сендс, от Бриджтауна до Боттон-Бей. Она бежит по гребням холмов. Она качается на кончиках лепестков ярких цветов. Как-то раз я слышала, как ее напевает мальчик четырех или пяти лет от роду. От радости я уронила к его ногам три очень спелых плода манго. Мальчик замер в изумлении, уставившись на дерево, которое, вопреки времени года, преподнесло ему такой подарок. Вчера ее мурлыкала женщина, выколачивавшая свои лохмотья на скалах. В качестве благодарности я обвилась вокруг ее шеи. Я вернула ей красоту, о которой женщина и думать забыла и которую заметила, посмотревшись в воду, как в зеркало.
Каждое мгновение я слышу ее.
Когда спешу к изголовью того, кто уходит из жизни. Когда беру в руки еще перепуганный дух умершего. Когда позволяю людям мельком увидеть тех, кого они считают потерянными.
Потому что как живая, так и мертвая, как видимая, так и невидимая, я продолжаю утешать, исцелять. Но особенно важна для меня одна обязанность, исполнять которую помогает мне Ифижен – мой сын-любовник, спутник моей вечности. Закалять сердца мужчин. Подпитывать их мечтами о свободе. О победе. Я не породила никакого восстания. Никакого бунта. Никакого неповиновения.
После того как было подавлено великое восстание 17… года, не проходило и месяца, чтобы не случался пожар. Без того, чтобы отравление не опустошало то один, то другой дом белых. Эррин пересек море после того, как по моему приказу духи тех, кто по его приказу был казнен, ночь за ночью приходили играть на gwo-ka
[44] вокруг его кровати. Я проводила его до самой бригантины «Faith»
[45] и видела, как он напивается в тщетной попытке уснуть без сновидений.
Кристофер тоже ворочается с боку на бок на своем ложе и совсем потерял вкус к женам. Я удерживаюсь от того, чтобы не причинить ему еще больше вреда. Ибо разве он не отец моей нерожденной дочери, умершей, так и не пожив?
Я не перешла море, чтобы преследовать Сэмюэля Парриса, судей и проповедников. Я знаю, что ими занялись другие. Что сын Сэмюэля Парриса – предмет его внимания и гордости – скоро умрет сумасшедшим. Что Коттон Матер будет опозорена и мелкая сучка покажет на нее пальцем. Что все судьи скоро потеряют самоуверенность. Что, по словам Ребекки Нурс, придет время другого суда. Даже если меня это не коснется, что за беда!
Я не принадлежу к цивилизации книги и ненависти. Воспоминания обо мне сохранят в сердцах близкие; для этого нет нужды записывать. Они сохранят воспоминания в своих сердцах и своих головах. Так как я умерла, не имея возможности родить ребенка, невидимые разрешили мне самой выбрать себе наследницу. Я долго искала. Я выслеживала в хижинах. Смотрела, как прачки кормят детей грудью. Как сборщицы урожая кладут на кучу пожитков грудничков, которых вынуждены брать с собой в поле. Я сравнивала, взвешивала, прощупывала и нашла ту, кто мне был нужен: Саманта.
