Перепугавшись, я разбудила Бенджамина Коэна Д’Азеведо, который счел необходимым спать рядом со мной, чтобы врачевать мои раны. Он вскочил на ноги, пробормотав:
– Мои дети!
Было слишком поздно. Огонь, умело разожженный с четырех углов здания, уже поглотил первый и второй этаж. Он набросился на мою каморку под крышей. Мне хватило присутствия духа бросить в окно соломенные тюфяки, на которые мы приземлились посреди обугленных балок, дымившихся занавесей и перекрученных железяк. Мы вытащили из развалин девять маленьких трупов. Застигнутые во время сна, дети, надеюсь, не успели испугаться и не испытали страданий. И потом, разве им не предстояло воссоединиться с матерью?
Городские власти предоставили Бенджамину Коэну Д’Азеведо участок, чтобы похоронить своих. Это было первое еврейское кладбище в американских колониях, еще до кладбища в Ньюпорте.
Будто этого оказалось недостаточно, в порту загорелись оба принадлежащие Бенджамину корабля. Однако думаю, что материальный ущерб оставил его совершенно равнодушным. Снова оказавшись в состоянии издать хотя бы звук, Бенджамин Коэн Д’Азеведо пришел ко мне:
– Всему этому есть разумное объяснение: нас хотят вытеснить из выгодной торговли с Антильскими островами. Нашей изобретательности боятся и, как всегда, ненавидят. Но я думаю не об этом. Это бог меня наказывает. Не за то, что я воспылал к тебе. Евреи всегда были искусны по части утех. У моего отца Моисея случались эрекции в очень преклонном возрасте. Второзаконие гласит: «Его сексуальная сила не уменьшалась». Авраам, Иаков, Давид имели наложниц. Бог не сердится на меня и за то, что я воспользовался твоим искусством, чтобы снова увидеть Абигайль. Он помнит любовь Авраама к Саре. Нет, он наказывает меня за то, что я отказал тебе в единственной вещи, которую ты желала, – в свободе! За то, что я силой удержал тебя при себе, используя насилие, которое он отвергает. За то, что я был эгоистичным и жестоким!
Я возражала.
– Нет, нет!
Но он, не слушая, продолжал:
– Теперь ты свободна. И вот доказательство тому.
Он вручил мне пергамент, увенчанный различными печатями, на которые я даже не взглянула, отчаянно тряся головой:
– Я не хочу этой свободы! Я хочу остаться с тобой!
Он прижал меня к себе.
– Скоро я отправляюсь в Род-Айленд, где, по крайней мере, до сегодняшнего дня, еврей имел право зарабатывать на жизнь. Там меня ждет единоверец.
Я зарыдала:
– Что ты хочешь, чтобы я делала без тебя?
– Чтобы ты вернулась на Барбадос. Не это ли твое самое горячее желание?
– Не такой ценой! Не такой!
– Я оставил тебе место на борту «Bless the Lord»
[34], который через несколько дней отплывает в Бриджтаун. Держи, вот письмо для одного единоверца, торговца в этом городе. Его зовут Давид да Коста. Я прошу его оказать тебе помощь, если будет необходимость.
Я все еще возражала, тогда он взял мои руки в свои и, соединив их, заставил меня повторить слова Исайи:
Так говорит Господь:
небо престол Мой,
а земля подножие ног Моих;
где же построите вы дом для Меня,
и где место покоя Моего?
Когда я немного успокоилась, он шепнул мне:
– Окажи последнюю милость. Позволь снова увидеть детей!
Принимая во внимание нетерпение несчастного отца, мы не стали ждать ночи. Едва солнце закатилось за голубоватые крыши Салема, как мы все собрались в яблоневом саду. Я подняла голову к узловатым пальцам деревьев; сердце мое было переполнено горечью, спорившей с моей верой. Первой появилась Метахебель, в ее волосах было полно колосьев, будто у юной богини первобытных религий. Бенджамин Коэн Д’Азеведо прошептал:
– Отрада отца, ты счастлива?
Она утвердительно наклонила голову, а братья и сестры заняли место рядом с ней. Она спросила:
– Когда ты будешь с нами? Поторопись, отец. На самом деле смерть – самое большое благо.
Мне пришлось быстро узнать, что даже с оформленным как положено документом об освобождении негритянка не защищена от неприятностей. Капитан «Bless the Lord» – верзила по имени Стэннард – оглядел меня с ног до головы и, судя по всему, то, что он увидел, ему не понравилось. Он колебался, крутя в руках мои документы; в это время сзади к нему подошел какой-то матрос и шепнул на ухо то, что тот, должно быть, и так знал:
– Осторожно, это одна из салемских ведьм!
Ну вот! Снова я столкнулась с этим определением! Тем не менее, решив, что не позволю себя запугать, я возразила:
– Почти три года назад губернатор колоний объявил об общем прощении. Так называемые ведьмы были оправданы.
Матрос усмехнулся:
– Может быть, но ты-то призналась в своем преступлении. Прощение к тебе не относится.
Меня охватило уныние, я не нашла возражений. Однако в глазах хищного зверя – капитана – мелькнул лукавый огонек, и Стэннард произнес:
– Значит, ты можешь с помощью волшебства предотвращать болезни? И кораблекрушения?
Я пожала плечами:
– Я умею лечить некоторые болезни. Что же до кораблекрушений, против них я ничего не могу.
Вынув трубку изо рта, он сплюнул на землю черной, скверно пахнущей слюной:
– Негритянка, когда обращаешься ко мне, говори «господин» и опускай глаза, если не хочешь, чтобы я выбил тебе зубы. Да, я перевезу тебя на Барбадос, но в оплату за мою доброту ты будешь заботиться о здоровье моего экипажа и предотвратишь бурю!
Я больше ничего не сказала.
Тогда он отвел меня на корму, загроможденную ящиками с рыбой, плетенками с вином, бочонками масла, и указал на место между канатными бухтами:
– Путешествовать будешь здесь!
По правде говоря, я была не в настроении возражать и драться когтями и зубами. Я думала только о трагических событиях, которые недавно пережила. Как мне несколько раз повторила Ман Яя, «главное – выжить!»
Но она была не права; жизнь – только камень на шее мужчин и женщин. Горькое обжигающее зелье!
О, Бенджамин, мой нежный кривобокий любовник! Он отправился в Род-Айленд с молитвой на устах: «Шма Исраэль Адонай Элоэйну Адонай Эхад!»
Сколько забитых камнями? Пожаров? Пролитой крови? Сколько еще коленопреклонений?
Я стала представлять себе жизнь, текущую в другом направлении, имеющую другой смысл, другие цели, не терпящие отлагательства.
Огонь уничтожает верхушку дерева. Непокорная, она исчезает в облаке дыма. Это она восторжествовала над смертью, дух ее остается. Испуганный круг рабов снова обретает храбрость. Дух остается
[35].
