– Иди с миром! Мы возьмем ее и воспитаем вместе с нашими детьми!
При этих словах в толпе послышался ропот, словно все придерживались мнения, что ребенок ведьмы не должен находиться вместе с невинными детьми. Нашлись и те, кто сразу же подумал, не поддерживали ли господин и госпожа Проктор каких-либо сомнительных отношений с Сарой Гуд. Особенно если вспомнить, что, по словам их служанки, Мэри Уоррен, Элизабет Проктор втыкала булавки в восковых кукол, которые запирала в шкафах. Полицейские сковали нам лодыжки и запястья такими тяжелыми цепями, что мы едва могли их тащить. Мы отправились в тюрьму Ипсвича.
Был февраль, самый холодный месяц года, оказавшегося таким немилосердным. Вдоль главной улицы Салема собралась толпа, глазевшая на то, как мы идем: во главе процессии – полицейские на лошадях, следом – мы, ковылявшие в снегу, перемешанном с дорожной грязью. Посреди всего этого отчаяния к небу поднималось удивительное пение птиц, перепархивавших с ветки на ветку в воздухе цвета льда.
Я же вспоминала слова Джона Индейца и теперь понимала их глубокую мудрость. Наивная, я верила, что достаточно кричать о своей невиновности, чтобы доказать ее! Наивная, я не знала, что добро, сделанное злым или слабым, вернется ко мне злом! Да, я собиралась отомстить за себя. Я собиралась разоблачать их и с вершины той власти, которой они меня наделяли, вызвать шторм, взрыхлить море волнами высотой со стену, выкорчевывать деревья, бросать в воздух, будто соломинки, балки, на которых держатся дома и сараи.
Чьи имена они хотели от меня услышать?
Внимание! Я не удовольствуюсь тем, что назову тех несчастных, которые вместе со мной месят дорожную слякоть. Я ударю сильнее. Я ударю в голову. И вот что: в том крайне бедственном положении, в которое меня ввергли, я чувствовала, как меня опьяняет ощущение власти! О да, мой Джон Индеец был прав! Эта месть, о которой я часто мечтала, принадлежала мне и по их воле!
Ипсвич находился в десяти милях от Салема; туда мы прибыли незадолго до наступления темноты. Тюрьма была полна преступников – убийц, всевозможных воров и грабителей, на которых земли Массачусетса так же богаты, как его воды – на рыбу. Полицейский с красным, как яблоко, лицом, что вызвано привычкой опустошать одну кружку рома за другой, записал наши имена в книгу, а затем взглянул на таблицу, висевшую за его спиной.
– Всего одна свободная камера, ведьмы! Можете проводить свои встречи в полной безнаказанности! И Сатана с вами!
Подручные с упреком взглянули на него: разве можно шутить на такие темы? Он же, находившийся наверху блаженства, вызванного спиртным, не обратил на них никакого внимания.
Нас притиснули одну к другой, мне пришлось дышать вонью трубки Сары Гуд; в это же время охваченная ужасом Сара Осборн не переставала мрачным голосом читать молитвы. Около полуночи нас разбудил крик:
– Она меня держит, она меня держит! Отпусти меня, творение Сатаны!
Это была Сара Осборн, чьи глаза почти вылезли на лоб. На кого она указывала пальцем? Разумеется, на меня! Я повернулась к Саре Гуд, чтобы взять в свидетельницы наглости и лицемерия нашей спутницы. Начинала ли та готовить свою защиту за мой счет? Разве не так? Иначе с чего бы она тоже начала кричать, уставившись на меня своими свиными глазками?
– Она меня держит, она меня держит! Отпусти меня, творение Сатаны!
Полицейский с красными щеками, которые теперь были совершенно круглыми, утихомирил этот невыносимый гвалт, сильным ударом ноги вытолкнув меня из камеры. В конце концов он приковал меня к крюку в коридоре.
Пронзительный ночной ветер задувал через все замочные скважины.
2
Неделю мы провели в тюрьме, ожидая, пока завершится подготовка к тому, чтобы мы предстали перед судом Салема. И снова, несмотря на недавние разочарования и воспоминания о настоятельных советах Джона Индейца, я позволила завлечь себя в ловушку ложной дружбы. Я истекала кровью, дрожа от холода в коридоре, где была прикована; какая-то женщина просунула руку сквозь решетку и остановила полицейского:
– Здесь хватит места на двоих. Впустите это несчастное создание!
Женщина, которая сказала это, была молодой – не более двадцати трех лет – и красивой. Она, без всякой скромности отвергнув чепец, являла взору пышные волосы, черные как вороново крыло. В глазах некоторых одно это могло служить символом греховности, взывающей к наказанию. Глаза ее тоже были черными: не серыми, цвета грязной воды, не зеленого цвета злости, а черными, будто благодетельная ночная темнота. Женщина сходила за кувшином воды и, опустившись на колени, постаралась вымыть ссадины на моем лице. За работой она говорила будто сама себе, возможно, не ожидая ответа:
– Какой волшебный цвет у ее кожи! Как у нее получается под этим покровом скрывать свои чувства! Страх, тревогу, гнев, огорчение! У меня бы так никогда не получилось, меня бы постоянно выдавало движение крови.
Я остановила движения ее руки взад-вперед.
– Госпожа…
– Не называй меня «госпожа».
– Как же я тогда вас назову?
– По имени: Хестер. А тебя как зовут?
– Титуба.
– Титуба?
Она повторила это с восхищением.
– Откуда оно у тебя?
– Отец дал мне его при рождении.
– Твой отец?
Ее губа изогнулась в злобной гримасе.
– Ты носишь имя, которое тебе дал мужчина?
От удивления я несколько мгновений помолчала, затем возразила:
– Разве так не у всех женщин? Сперва фамилия отца, затем фамилия мужа.
Она задумалась.
– Я надеялась, что на некоторые общества власть этого закона не распространяется. На твое, например!
Теперь настала моя очередь задуматься.
– Может быть, в Африке, оттуда мы родом, так и есть. Но мы больше ничего не знаем об Африке, и она больше не имеет для нас значения.
По тому, как она ходила взад и вперед по узкой камере, я поняла, что она беременна. Я все еще находилась во власти потрясения, когда Хестер подошла ко мне и мягко спросила:
– Я слышала, что они называют тебя ведьмой. В чем они тебя обвиняют?
И на этот раз, позволив возобладать симпатии, которую эта девушка вызывала у меня, я вообразила, что смогу объяснить:
– Почему в вашем обществе…
Она жестко прервала меня:
– Это не мое общество. Разве я не такая же изгнанница, как ты? Запертая в этих стенах?
Я поправила себя:
– …разве не вкладывают в этом обществе, называя кого-то ведьмой, в это слово значение «зловредная»? Ведьма, раз уж нам приходится употреблять это слово, исправляет, расправляет, утешает, лечит…
Она прервала меня взрывом смеха:
