– Хорошо тебе, Джон Индеец, так говорить! Ты вроде марионетки у них в руках. Я тяну за одну нить, ты тянешь…
– Я ношу маску, моя отчаявшаяся жена! Раскрашенную в те цвета, какие они желают. Красные выпученные глаза? «Да, господин!» Пурпурный рот с огромными губищами? «Да, госпожа!» Нос, сплющенный будто жаба? «Рад служить, месье-мадам!» А за всем этим я сам, свободный, Джон Индеец! Я смотрел, как ты облизываешь эту маленькую Бетси, будто медовую конфетку, и говорил себе: «Только бы она не разочаровалась!»
– Думаешь, она меня не любила?
– Мы с тобой негры, Титуба! Целый мир действует нам на погибель!
Я прижалась к боку Джона Индейца; слова, которые он произносил, были не такими уж жестокими. Наконец я пролепетала:
– Что же теперь будет?
Он принялся размышлять:
– Сэмюэля Парриса больше всего заботит, чтобы кто-нибудь в Салеме не начал распространять слухи, будто его дочери околдованы. Он собирается послать за доктором Григгсом в надежде, что это обычное распространенное заболевание. Все будет полностью испорчено, только если несчастный доктор не сможет их вылечить!
Я простонала:
– Джон Индеец, Бетси не может быть больна. Я защищала ее от всего…
Он прервал меня.
– Вот в этом-то и несчастье! Ты хотела ее защитить. Она рассказала подробности Абигайль – о, не желая ничего плохого, в это я заранее готов поверить, а та – своей компании маленьких сучек, которые сделали из этого яд. Увы! Она сама первая им и отравилась!
Я расплакалась. Джон Индеец не стал меня утешать; напротив, самым суровым тоном он продолжил:
– Ты помнишь, что ты дочь Абены?
Эта фраза несколько привела меня в себя. Через узкое слуховое окно сочился дневной свет, грязный, будто тряпка. Надо было вставать и приниматься за повседневные обязанности.
Сэмюэль Паррис уже готовился отправиться в молитвенный дом, так как настал субботний день. Половина лба была скрыта черной шляпой, что придавало лицу форму жестко очерченного треугольника. Хозяин повернулся ко мне:
– Титуба, я не обвиняю без доказательств. Поэтому я оставляю свое решение на потом. Но если завтра доктор Григгс придет к заключению, что это воздействие Лукавого, я покажу тебе, что я за человек.
Я усмехнулась:
– Что вы называете доказательствами?
Он по-прежнему в упор смотрел на меня.
– Я заставлю тебя признаться в том, что ты сотворила с моими детьми, и сделаю так, чтобы тебя повесили. Красивый же плод появится на одном из деревьев Массачусетса!
В это время в комнату вошли госпожа Паррис и обе девочки. В руках у Абигайль был молитвенник.
Она и упала первой, принявшись вопить. Несколько мгновений Бетси стояла, покраснев и, как мне показалось, колеблясь между привязанностью и ужасом. Затем упала рядом с Абигайль.
В свою очередь, я заорала:
– Перестаньте, перестаньте! Бетси, Абигайль, вы хорошо знаете, что я никогда не делала вам зла! Особенно вам, Бетси! Все, что я хотела, – это делать добро!
Сэмюэль Паррис пошел прямо на меня; ненависть его была так сильна, что я пошатнулась, словно он меня ударил.
– Объяснись! Ты сказала слишком многое. Что ты им сделала?
В этот раз я снова была спасена толпой соседей, как и накануне, привлеченных шумом. Они в почтительном молчании встали вокруг девочек, которые продолжали корчиться в самых непристойных судорогах. Спустившийся в свою очередь Джон Индеец, не говоря ни слова, пошел на кухню за ведром воды и – плюх! – выплеснул ее на наших маленьких безумиц. Их это успокоило. Обе встали – мокрые насквозь, почти раскаивающиеся. Выстроившись вереницей, мы направились в молитвенный дом.
Переполох возобновился, когда мы занимали места на молитвенной скамье. У Джона Индейца было обыкновение заходить первым, следом шла я; таким образом мы с госпожой Паррис оказывались по обе стороны от девочек. Когда настала очередь Абигайль выйти вперед и преклонить колени рядом со мной, она остановилась, отпрыгнула к центральному проходу и подала голос.
Представьте себе воскресную службу в Салеме! Там были все: Джон Патнам – торговец ромом, Томас Патнам – сержант и Анна – его жена, Джилс Кори, его жена Марта, их дочери и мужья их дочерей, Джоанна Чибум, Натаниэль Ингерсолл, Джон Проктор и Элизабет… и еще, и еще! Я узнавала и другие лица с возбужденно блестящими глазами – лица девочек и совсем юных девушек, подруг Абигайль и Бетси по опасным играм. Как они горели желанием тоже броситься на пол, привлекая к себе взгляды собравшихся! Я чувствовала: стоит им только вступить в этот танец, они не успокоятся!
В тот раз Абигайль оказалась единственной, кто устроил крик, накручивая себя. Бетси не последовала ее примеру. Некоторое время спустя Абигайль замолчала и неподвижно распростерлась на полу с наполовину выбившимися из-под чепца волосами. Джон Индеец встал, вышел из-за скамьи и, взяв Абигайль на руки, отнес в дом. Остаток службы был без происшествий.
Признаю, я бесхитростна. В этом я убеждена: даже злодейское и преступное племя способно порождать чувствительных добрых людей подобно тому, как чахлое дерево может приносить щедрые плоды. Я верила в привязанность Бетси, определенно сбитой с пути не знаю кем, но не теряла надежды, что могу ее вернуть. И вот я воспользовалась мгновением, когда госпожа Паррис спустилась, чтобы ответить любопытным, которые целым потоком приходили справиться о состоянии девочек, чтобы подняться к ней в комнату.
В сумерках Бетси сидела у окна, ее пальцы неподвижно замерли на вышивке; на личике застыло такое выражение, что сердце у меня сжалось. При звуке моих шагов Бетси подняла голову, и ее рот тотчас же округлился, чтобы испустить крик. Поспешно подойдя к ней, я заткнула ее рот рукой. Она укусила меня так жестоко, что брызнула кровь; мы замерли, глядя друг на дружку, пока на полу медленно появлялся красный ручеек.
Несмотря на боль, я произнесла так мягко, как только могла:
– Бетси, кто настроил вас против меня?
Она покачала головой:
– Никто, никто.
Я настаивала:
– Это Абигайль?
Бетси продолжала качать головой, все более и более судорожно:
– Нет, нет, они только мне сказали: то, что вы мне делаете, – плохо!
Я произнесла тем же голосом:
– Почему вы говорите с ними об этом? Разве я не сказала вам, что это должно остаться между нами?
– Я не могла, не могла! Все то, что ты мне делала!
– Разве я вам не объяснила, что все это было ради вашего блага?
Ее верхняя губа задралась в омерзительной усмешке, открывающей нездоровые зубы.
– Это ты-то делаешь благо? Ты негритянка, Титуба! Ты только и можешь, что творить зло. Ты сама Зло!
