Было тяжело прийти в себя после убийства своего ребенка. Я знала, что поступила правильно. В то же время образ маленького личика, настоящих очертаний которого я никогда не узнаю, снова и снова меня преследовал. По странному заблуждению мне казалось, что крик, который испустила старая Гловер, устремляясь в коридор смерти, раздавался из горла моего ребенка, казненного тем же обществом, осужденного теми же судьями. Бетси и Элизабет Паррис, заметив мое душевное состояние, стали относиться ко мне с удвоенной добротой и заботой, которые в другое время не замедлили бы привлечь к себе внимание Сэмюэля Парриса. Хозяин же постоянно пребывал во все более мрачном расположении духа, так как дела у него шли все хуже и хуже. Единственные деньги, прибывавшие в дом, были теми, что зарабатывал Джон Индеец, заставляя пламя гудеть в дымоходах каминов таверны «Черная лошадь». Поэтому мы буквально умирали от голода. Лица девочек уменьшались, одежда становилась для них чересчур свободной.
Наступило лето.
Солнце стало освещать серые и голубые крыши Бостона. Оно увешало ветки деревьев листьями. Наполнило морскую воду длинными огненными иглами. Несмотря на печальное состояние нашей жизни, оно заставляло кровь плясать в наших жилах.
За несколько недель до этого Сэмюэль Паррис мрачным голосом объявил нам, что согласился принять приход и мы скоро уезжаем в деревню Салем. Примерно в двадцати милях от Бостона. Джон Индеец, который, как обычно, был в курсе всего, объяснил мне, почему Сэмюэль Паррис выказал так мало воодушевления. Деревня Салем пользовалась крайне скверной репутацией. Уже два пастора – преподобный Джеймс Бейли и преподобный Джордж Берроуз – были изгнаны из-за враждебности значительной части прихожан, которые отказывались брать их на содержание. Годовое жалование в шестьдесят шесть ливров лишь покрывало расходы на пропитание, и, что немаловажно, дровами пастора не снабжали, а зимы в лесу довольно суровые. К тому же во всех окрестностях Салема жили индейцы – жестокие варвары, полные решимости снять скальп с головы любого, кто отважится оказаться слишком близко.
– Наш хозяин не закончил обучение…
– Обучение?
– Да, теологическое, чтобы стать пастором. Тем не менее он хочет, чтобы с ним обращались как с преподобным Инкрисом Мэзером или Джоном Коттоном собственной персоной.
– Кто эти люди?
Джон Индеец смутился:
– Не знаю, любовь моя! Я только слышал, как упоминали их имена.
Мы провели в Бостоне еще несколько долгих недель. У меня было время записать себе главные наставления Джуды Уайт.
«Перед тем как занять дом или сразу же после того, как это будет сделано, положить в каждом углу ветви омелы и листья майорана. Подмести пыль с запада на восток и сжечь до последней пылинки, после чего развеять пепел снаружи. Обрызгать полы свежей мочой, при этом действуя исключительно левой рукой.
На закате сжечь веточки индийской конопли, перемешанные с крупной солью.
И, что особенно важно, устроить сад и собрать там все необходимые целебные травы. За неимением такового выращивать их в наполненных землей коробках. Не забывать плевать на них четыре раза по утрам сразу после пробуждения».
Не скрою, в большинстве случаев все это казалось мне каким-то ребячеством. На Антильских островах наша наука куда благороднее и больше опирается на силы, чем на вещи. Но, в конце концов, как советовала мне Ман Яя, «если ты прибыла в страну калек – ползай по земле!»
8
Плач по моему потерянному ребенку:
Мой лунный камень упал в воду,
В воду реки,
И мои пальцы не могут его найти.
Бедная я, бедная!
Лунный камень упал.
Сидя на скале у реки
Плачу и горюю.
Ах! Нежный сверкающий камень,
Ты мерцаешь глубоко под водой.
Проходил мимо охотник
Со стрелами и колчаном.
Красавица, красавица, почему ты плачешь?
Я плачу, потому что мой лунный камень
Лежит на дне реки.
Красавица, красавица, если причина только в этом,
Я сейчас тебе помогу.
Нырнул охотник и утонул.
Я научила Бетси этой кантилене, и мы тихонько напевали ее во время наших редких встреч с глазу на глаз. Ее милый голосок, нежный и жалобный, на удивление хорошо дополнял мой.
Однажды, к своему удивлению, я услышала, что и Абигайль тоже напевает! Сперва я хотела отругать Бетси, настоятельно посоветовав ей держать при себе то, чему я ее учу, но затем спохватилась. Разве Абигайль не единственная ее подруга по играм? Разве она не ребенок? Ребенок не может быть опасен.
9
Деревня Салем, которую ни в коем случае не следует путать с городом под тем же названием, что показалось мне довольно остроумным, была вырезана в лесу, будто проплешина в спутанных волосах.
Сэмюэль Паррис нанял трех лошадей и телегу; мы представляли собой довольно жалкое зрелище! К счастью, не нашлось никого, кто мог бы нас встретить. Должно быть, в то время мужчины работали в поле, а женщины понесли им еду и питье. Сэмюэль Паррис показал нам молитвенный дом – огромное строение, мощная дверь которого была сделана из соединенных между собой балок, – и мы продолжили путь. Сколько жителей насчитывала деревня Салем? Несомненно, едва ли две тысячи. По сравнению с Бостоном это место казалось настоящей дырой. Главную улицу беспечно пересекали коровы, позвякивая колокольчиками, висевшими у каждой на шее. Я с удивлением заметила, что к рогам прикреплены красные тряпочки. Из одного загона пахнуло зловонием полудюжины свиней, валявшихся в топкой черноватой грязи.
Мы прибыли к предназначенному нам дому. Чуть покосившись, он стоял посреди огромного сада, полностью заросшего сорняками. Дом, по обеим сторонам которого, будто восковые свечи, стояли два черных клена, резко, даже враждебно выделялся на фоне сада. Сэмюэль Паррис помог сойти с лошади своей бедной жене, для которой эта поездка стала серьезным испытанием. Я спустила на землю маленькую Бетси, а Абигайль, не ожидая ничьей помощи, спрыгнула на землю и поспешила к входной двери. Сэмюэль Паррис остановил ее на бегу и рассердился:
– Это еще что такое, Абигайль? В тебя что, демон вселился?
Несмотря на то что я испытывала к Абигайль не так много симпатии, я буквально обмерла, увидев, какое воздействие произвела на нее эта фраза.
Внутреннее убранство дома полностью соответствовало его наружности. Мрачное и неприветливое. В то же время чья-то заботливая рука зажгла огонь в каждом камине, языки пламени радостно пожирали куски дерева. Элизабет Паррис спросила:
– Сколько здесь комнат? Титуба, пойди посмотри, какая из них лучше расположена!
На это Сэмюэль Паррис тоже нашел что возразить. Буквально раздавив Элизабет тяжелым взглядом, он бросил:
– Разве единственная хорошо расположенная комната – это не гроб, во мраке которого каждый из нас однажды упокоится?
