Бои проходили в Гессенском спортивном центре, расположенном в северной части города. Организаторы турнира рассчитывали, что Макс согласится стать его президентом, почетным конферансье или главным судьей, но он был слишком занят – слишком много времени отнимали у него дружба с влиятельнейшими национал-социалистами и хлопоты по организации чемпионского боя с Джимми Брэддоком. Хотя Макс и победил Джо Луиса, американские промоутеры хотели выпустить против Брэддока свою, американскую звезду. Немецкие спортивные журналисты рвали и метали, писали, что американцы не хотят, чтобы чемпионский пояс отправился в Германию. Макс много раз ездил на переговоры в Америку и уже почти целый год не показывался в Берлинском боксерском клубе.
За несколько дней до турнира я поинтересовался у Воржика, не беспокоит ли его, что Макс больше не приходит в его клуб. Воржик пожал плечами:
– Макс появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится. Так всегда было и будет. Запомни, Скелетик, для Макса нет в жизни ничего важнее его самого. Иногда мне кажется, что именно благодаря этому он стал великим боксером. Но поэтому же на него никогда нельзя было положиться.
До сих пор ни от Воржика, ни от других членов клуба я не слышал хоть сколько-нибудь неодобрительных высказываний в адрес Макса. Сказанное же сейчас Воржиком живо перекликалось с моими усилиями понять, почему Макс так легко появляется в моей жизни и исчезает из нее, напрашиваясь на сравнение с бантиком на веревочке, которым дразнят котенка, чтобы в последний момент выхватить у него из-под носа.
В отличие от небольших залов, где мне случалось выступать до сих пор, Гессенский спортивный клуб оказался настоящим крытым стадионом с трибунами на несколько тысяч зрителей. Гул наполнявшей его разгоряченной толпы был слышен даже на улице. Когда мы с Неблихом и Воржиком вступили под его своды, у меня участился пульс и вспотели ладони. Центральное место в зале занимал помост с рингом, вокруг него выстроились несколько рядов складных стульев, а дальше круто поднимались вверх смонтированные на металлическом каркасе трибуны. На ринге шел бой, за ним наблюдали больше тысячи шумных болельщиков. Одни поддерживали своего боксера криками, другие громко и напористо отбивали ритм ногами по доскам настила. Когда мы шли по проходу между трибунами, деревянный пол у нас под ногами ходил ходуном от дружного зрительского топота. Едва мое сердце подстроилось под этот ритм, нам во всей красе предстал ринг, залитый светом шести свисавших из-под потолка громадных прожекторов, похожих на половинки выеденной яичной скорлупы.
Подавляющее большинство мальчишек на трибунах были в форме гитлерюгенда. Среди них тут и там группками сидели взрослые – судя по всему, отцы и старшие братья спортсменов, – также облаченные в разного рода униформу. В самом начале наших тренировок Макс посоветовал мне не обращать внимания на болельщиков. «В Америке зрители болеют против меня. Они кричат мне всякие гадости и даже плюются, когда я выхожу на ринг или иду в раздевалку, но для меня их как бы не существует. Запомни, на ринге у тебя только один противник, трибуны не в счет. Если станешь думать еще и о них – тебе конец. Во враждебный шум я стараюсь не вслушиваться, а его энергию вкладываю в собственные удары».
В расположенной позади трибун раздевалке переодевались перед выходом на ринг несколько мальчишек. Я по привычке ловко, так что никто ничего не заметил, натянул боксерские трусы и сунул на счастье в носок подаренную Гретой подвеску-клевер.
Пока Неблих бинтовал мне кисти рук и шнуровал перчатки, Воржик, с неизменной потухшей сигарой во рту, давал мне советы по технике и тактике предстоящего боя.
– После джеба правой не забывай возвращать руку в исходное положение. А то ты слишком надолго раскрываешься.
– Хорошо, – сказал я.
– Когда атакуешь, старайся сразу зажать противника в угол. Чтобы ему, когда начнет сдавать, некуда было уйти.
– Я всегда так делаю.
– И не полагайся на одни только джебы. С таким размахом, как у тебя, они, конечно, штука полезная. Но другие удары тоже надо использовать. Противники у тебя будут сильные, таких чем быстрее вырубишь, тем лучше.
– Ты мне это уже сто раз говорил.
– И еще сто раз скажу. – Воржик презрительно сплюнул. – Вы, боксеры, тупее обезьян. Ни с первого, ни с десятого раза ни черта не понимаете.
Хотя я и отвечал Воржику с некоторым раздражением, меня здорово подбадривало то, как он расхаживал взад-вперед, повторяя давно известные вещи.
Неблих закончил шнуровать перчатки и вопросительно посмотрел на Воржика.
– По-по-пора?
Воржик кивнул. Неблих полез в сумку и вытащил из нее новенький, аккуратно сложенный шелковый халат – ярко-синий, с белой отделкой, точно такой, какие носят профессиональные боксеры. Неблих развернул халат и показал надпись «Берлинский боксерский клуб», вышитую здоровенными белыми буквами на спине. Я давно хотел обзавестись халатом для выхода на ринг, но у родителей денег просить не мог. Собственно говоря, я уже несколько лет не получал осмысленных подарков, если не считать подаренных все тем же Воржиком боксерских перчаток. Такого халата я не видел ни на ком в нашем зале, значит, Воржик заказал его специально для меня. У меня на глаза навернулись слезы, к горлу подступил ком.
– Danke
[44], – с трудом проговорил я. – Вам обоим спасибо.
Неблих в ответ улыбнулся, а Воржик сказал небрежно:
– Было бы, Скелетик, о чем говорить. Просто я подумываю расширить дело, хочу начать с молодежью работать. А тут такой случай себе рекламу сделать. Ну да ладно, идем.
Воржик похлопал меня по спине, Неблих накинул мне на плечи халат, и мы втроем пошли на взвешивание. Взвешивали боксеров у стола регистрации, большую часть которого занимала турнирная таблица. Первенство проводилось по кубковой системе: проигравшие сразу выбывали из соревнований, а победители встречались между собой в следующем круге. Все участники были разделены на две большие группы, а внутри групп разбиты на пары. Мне в первом круге предстояло драться с парнем по фамилии Майсснер.
Среди прочих в одной со мной группе выступал Герц Динер. При виде его имени я вздрогнул, как от удара током. Он должен был выйти на ринг вскоре после меня, и в случае, если мы оба выиграем свои первые бои, во втором круге нам предстояло драться друг с другом. При мысли об этом меня накрыл шквал противоречивых чувств. Первым делом меня обуял страх разоблачения. Я испуганно гадал, заявит или нет Герц о том, что я еврей? Нападет ли на меня «Волчья стая», как нападала раньше? Но сильнее страха было жгучее желание отомстить. Неужели мне наконец выпал случай в честном бою расквитаться с заклятым врагом? Во многом именно побои и унижения, понесенные от Герца с «Волчьей стаей», побудили меня посвятить несколько лет усердным тренировкам. Все эти годы мне приходилось выискивать способы хоть как-то выместить досаду. А теперь я больше всего на свете хотел заехать Герцу прямо по наглой арийской морде.
