– Думаю, Макс по-по-победит в десятом раунде, – сказал он. – Уложит его у-у-увесистым справа.
За ревом трибун нам лишь с трудом удавалось расслышать, что говорит Арно Хеллмис, комментировавший бой по-немецки.
– И вот ударил гонг. Бой века начался, – объявил он.
Когда в первом раунде Луис провел удачную серию ударов, собравшиеся у приемника болельщики стали готовиться к худшему.
– Ударом правой Луис снова попадает Максу в голову, – ужаснулся Хеллмис. – У Макса уже появляются синяки под глазами.
– Боже мой, он и двух раундов не выстоит, – простонал Йохан.
– Помолчи! – одернул его кто-то из слушателей. – А то еще накаркаешь.
Во втором и третьем раундах Луис продолжал изводить Макса сокрушительными джебами. У Макса сильно кровоточило лицо. Казалось, еще чуть-чуть – и он спасует перед противником, который был и моложе, и сильнее его.
– Макс отважно сопротивляется, – вещал Хеллмис, старательно убеждая слушателей, что еще не все пропало. – Но беда в том, что Луис дерется не как человек, а как дикий зверь. Цивилизованному спортсмену, такому как Макс, трудно что-либо противопоставить его варварскому, хаотическому напору. За все три раунда Макс так и не нанес противнику ни одного по-настоящему чувствительного удара.
Члены Берлинского боксерского клуба мрачно потягивали пиво, дожидаясь, когда же кумир хоть чем-то их порадует. Скоро приуныл и Хеллмис – даже ему не приходило в голову, за что бы еще похвалить откровенно слабое выступление Макса.
Но в четвертом раунде Луис наконец допустил оплошность – после джеба слишком низко опустил левую руку.
– Макс наносит мощный удар правой! – радостно встрепенулся Хеллмис. – И еще раз! Снова удачно! Два правых кросса в челюсть совершенно оглушили негра. Луис выглядит растерянно, как мальчишка, заблудившийся в большом городе. Еще один мощный правой в голову… И что я вижу! Вы не поверите, друзья: Луис падает! Он на полу! Негр в нокдауне! Впервые за свою карьеру! Ему довольно быстро удается встать, но уже можно не сомневаться: Макс только что переломил ход боя в свою пользу!
Болельщики порадовались вместе с радиокомментатором и налили себе еще пива. От выпитого на голодный желудок я словно одеревенел, зато в голове хороводом кружили яркие картинки нью-йоркского поединка. Слова Хеллмиса сплетались в моем воображении в живые образы, я отчетливо видел, как Макс в своих фиолетовых трусах все решительнее и опаснее наступает на Луиса. Каждый удачный удар Макса люди вокруг встречали ликованием, смеялись, аплодировали, хлопали друг друга по спине.
За следующие восемь раундов боя противники здорово изувечили друг друга. У Макса полностью заплыл левый глаз, была разбита губа, в перерывах между раундами секундант полотенцем утирал ему лицо от стекавшей ручейками крови. Но при всем при том напора Макс не сбавлял – уж больно ему хотелось, одолев Луиса, потягаться за чемпионский титул.
Луис явно держался из последних сил, двигался неуверенно, как во сне. В какой-то момент, то ли от отчаяния, то ли просто допустив от усталости ошибку, он нанес Максу запрещенный удар ниже пояса.
– Даже такие подлые трюки Луиса не спасут! – громко негодовал Хеллмис. – Он сам прекрасно это знает и только лишний раз доказывает нам, что у негров черная не только кожа, но и душа!
Наконец, в двенадцатом раунде блестящей комбинацией ударов Макс послал Луиса в нокаут.
– И опять противник повержен! – вскричал Хеллмис. – Он упал! Луис лежит на полу! Бой окончен! Аут! Aus! Aus! Aus! Aus! Aus! Aus! Aus! Макс – победитель! Он побил Джо Луиса!
Все, кто были в зале боксерского клуба, повскакали на ноги и с криками пустились в дикий пляс, обнимаясь и целыми крýжками заливая в себя пиво. Я бросился на шею Неблиху, он приподнял меня в воздух и прокричал, забыв про заикание: «Он победил!» Зал тем временем сотрясали овации.
Потом мы все вывалились на улицу и устремились к ближайшей пивной, самозабвенно скандируя: «Шмелинг! Шмелинг! Шмелинг!» Улицу заполнила ликующая толпа. В набитой до отказа пивной стоял несмолкаемый звон бокалов, публика, упоенная победой Макса, поднимала тосты в его честь и хором распевала песни.
Я уселся на длинной скамье между Йоханом и Неблихом, которые принялись наперегонки подливать мне пиво. Перед глазами у меня плыло, а язык отчаянно заплетался. Это чрезвычайно забавляло моих соседей по столу, и поэтому они больше старались меня напоить. Едва моя кружка пустела, кто-нибудь тут же наполнял ее, произносил тост за Макса и настаивал при этом, что из уважения к герою пить надо непременно до дна. Я с готовностью повиновался, и пиво с каждым разом все легче заливалось мне в глотку. Позабыв обо всем на свете, кроме объединявшей всех нас радости, я вдохновенно хлопал в ладоши и подпевал хоровым застольным песням.
Через час мне захотелось отлить. Я выкарабкался из-за стола и, пошатываясь, неверной походкой пошел в туалет. Только-толь- ко я расстегнул штаны и приступил к делу, рядом со мной у желоба-писсуара пристроился незнакомый мне пьяный болельщик.
– Мощный бой, скажи? – обратился он ко мне.
– Ja, – ответил я.
– Здорово негр огреб, будет теперь знать.
– Да, неплохо ему досталось.
– Жалко, сразу после негра Макс не навалял какому-нибудь, например, цыгану. Или, еще лучше, еврею! Чтобы за раз все ублюдочные расы на место поставить. Скажи?
Но тут я вдруг сообразил, что впервые в жизни не прячу от постороннего взгляда свой обрезанный член. С перепугу у меня свело внутренности, как от умелого удара в живот. Я торопливо запихнул член обратно в штаны, но справиться с неподатливыми пуговицами ширинки не успел – меня вывернуло прямо на стену и в протянувшийся во всю ее длину писсуар.
– Scheisse!
[40] – воскликнул парень, отпрыгнув назад, чтобы не попасть под брызги.
Я оперся рукой о стену и решил было, что все позади. Но ошибся: мгновение спустя меня снова стошнило – на этот раз рвота угодила мне на рубашку и на пол туалета.
– Эй, приятель, ты как? – спросил невольный свидетель моих конвульсий, отходя на всякий случай подальше.
– Нормально, – пробормотал я в ответ.
Совершив некоторое усилие, я сумел оторваться от стены. Когда ко мне вернулась способность худо-бедно соображать, я понял, что не помню, успел ли спрятать член и застегнуться. Я пощупал ширинку: она была застегнута только наполовину, но наружу ничего лишнего не торчало. Вокруг нее было мокро, из чего я заключил, что впопыхах обмочил штаны. В следующее мгновение у меня подкосились ноги, и я повалился на пол. Стены, потолок, лоток писсуара – все полетело кувырком, а потом погрузилось в непроглядную тьму.
Придя в себя, я не сразу понял, где нахожусь. Главное, я не валялся на полу в туалете, где, как мне смутно помнилось, я потерял сознание. Когда наконец получилось сфокусировать взгляд, до меня дошло, что я лежу на кушетке в раздевалке Берлинского боксерского клуба.
