– Ты где? Кажется, что где-то совсем далеко, – не выдержал он.
Я спокойно посмотрела на него. Он, судя по всему, нервничал.
– Хотела бы я знать, где я… Пора мне найти себя…
– Я-то знаю, кто ты…
Мы разговаривали тихо-тихо, словно наши голоса были призваны приглушить смысл наших слов.
– В последнее время я многое поняла… Ты воспринимаешь меня не такой, какова я на самом деле…
– Почему ты так считаешь?
– Это довольно печальный вывод, но за три с лишним года ты так и не научился меня понимать.
Он был ошеломлен.
– Да что ты такое говоришь! Как бы я смог любить тебя, не понимая?
– Я тебя ни в чем не обвиняю, наверняка во всем этом есть и моя вина… Я поддерживала миф, общаясь с тобой, всегда скрывала грусть, усталость, раздражение и даже мечты… В последнее время я ежечасно сражалась за то, чтобы тебя удержать, чтобы постоянно соблазнять тебя, чтобы не превратиться для тебя в рутину. Специально для тебя я играла роль танцовщицы. И в результате все это обернулось против нас…
– Не говори так…
Придется мне признаться в том, что мучило меня после падения.
– Когда я порвала связки, ты никак не поддержал меня, а я ведь на это надеялась… Я чувствовала себя совсем одинокой, Эмерик. Ты, конечно, был сбит с толку: ты видел меня совсем не такой… И вдруг обнаружил, что я не только учительница танцев, которая всегда в форме. Если бы ты любил меня так, как мне казалось, ты бы сделал все, чтобы помочь мне, ты бы обязательно понял, что я отчаянно нуждаюсь в тебе. Но ты и пальцем не шевельнул. И после этого наши отношения усложнились…
Мы не отрывали друг от друга глаз, я ощущала, как мои наполняются слезами по мере того, как все представало передо мной в новом свете. В его взгляде мелькали сомнение и печаль. Нас прервал официант, он принес тарелки, поставил их перед нами и подробно отрекомендовал каждое блюдо, а я не поняла ни слова из его пафосной речи. Мне было больно – за нас, за Эмерика, за наш роман. Я взяла вилку автоматически или из соображений приличия, Эмерик сделал то же самое. Заставила себя проглотить несколько кусочков, но это далось мне с трудом. Отказавшись от дальнейших бесплодных попыток, я положила на стол вилку и нож. Эмерик резко оттолкнул свою тарелку.
– Извини, что разочаровал тебя… но скоро этот этап окажется позади?
– Может, да, а может, нет… Я должна решить, что буду делать со своей жизнью.
Он побледнел, озабоченно выгнул бровь.
– Как это?
– Я ничего не выстроила, ничего не создала, последние три года я только и делаю, что жду тебя.
– Не понимаю…
– У меня нет семьи, нет ребенка и никогда не будет.
– Но…
– Этим летом мне исполнится сорок лет, я упустила свой шанс… Тебе это известно не хуже, чем мне. Я устала.
– А как же мы?
– Мы…
– Я люблю тебя, Ортанс. Ты же это знаешь?
Я никогда не подвергала сомнению его чувства, по-своему он меня любил, но сообщал об этом словно об итоге некого логического построения. Я тебя люблю – ты остаешься…
– Да, но… хватит обманывать себя, Эмерик. Будь честен с самим собой. Ты должен поразмыслить …
– Над чем?
Я схватила его руки. Ему тоже нужно повернуться лицом к реальности.
– Осталось ли в твоей жизни место для меня?
Он отвел глаза:
– Как ты можешь спрашивать?
Он ответил машинально, просто потому, что, не умея сдаваться, должен был бороться до конца.
– Я хочу тебе кое-что сообщить, – сказала я.
– Слушаю тебя …
– Я попробую принять решение без оглядки на тебя, только ради себя самой, ради моего будущего…
– Понимаю.
– Не упрекай меня, как ты упрекнул меня за то, что я уехала и стала сдавать комнаты, предварительно не посоветовавшись с тобой.
Эмерик поднялся и пошел в зал расплачиваться. Несколько минут спустя он протянул мне руку, и я вложила в нее свою. Он помог мне подняться, обнял за плечи, прижал к себе. Я потеснее прильнула к нему и обхватила за талию.
– Извини меня за ту боль, что я причинил тебе в последнее время. Мне кажется, я так же растерян, как и ты…
Ну вот, он наконец-то готов поделиться своими вопросами и сомнениями.
– Посмотри на меня, Ортанс.
Я посмотрела.
– Не могу себе представить, что ты уйдешь из моей жизни… Ты еще меня любишь?
– Конечно, я тебя люблю… И буду любить всю свою жизнь. Но, к несчастью, этого не всегда достаточно.
Его челюсти сжались.
– Мы снова обретем друг друга, – произнес он едва слышно.
Он проговаривал это снова и снова, чтобы убедить и себя, и меня заодно. Я даже не была уверена, что он слышит и понимает собственные слова. Они повторялись и повторялись, словно музыкальная фраза на поцарапанном диске. Он еще раз сжал меня в объятиях, на его лице читалась боль, а я быстро сморгнула слезы.
Когда мы вернулись, в “Бастиде” как будто все спали, включая Элиаса. Стоило нам выйти из машины, и наши руки соединились.
– Когда ты завтра уезжаешь?
– На рассвете.
Мы поднялись в комнату, и он сразу сложил чемодан. Я закрылась в ванной. Смыв косметику и почистив зубы, я несколько секунд собиралась с духом, а потом все же встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Мне показалось, что я за вечер постарела или, может даже, обрела зрелость. Я была измотана, но при этом совсем не хотела спать. Я разделась, натянула пижамные шорты и майку. Не хочу я заниматься любовью по обязанности. Я надеялась, что одежда послужит барьером и поможет мне высказать свое нежелание. Эмерик дождался, пока я выйду из ванной, и занял мое место. Я выключила свет и легла. Вскоре он присоединился ко мне, обнял меня за талию и притянул к себе. Я всхлипнула и повернулась в его объятиях, изо всех сил вцепившись в него. Мы провели ночь, прижавшись друг к другу, я почти все время обливалась слезами, а у него осунулось лицо, и он впивался пальцами в мою кожу, будто хотел удержать меня и превратить в свою пленницу. Мы обменялись несколькими поцелуями, вот и все.
Когда прозвенел его будильник, я вздохнула с облегчением, потому что эти тягостные часы наконец-то закончились. Я встала первой, обернулась к нему – он сидел на краю кровати, обхватив голову руками, и вид у него был удрученный.
– Хочешь выпить кофе перед дорогой? – прошептала я.
– Не знаю…
– Пойду сварю, мне без кофе не обойтись.
Я включила кофеварку и вышла в сад. Было шесть утра, на улице прохладно, но небо чистое, день будет прекрасным, солнечным. Ноги сами собой понесли меня к оливе родителей, я приложила ладонь к стволу, он был сильным, теплым – живым. Я стерла слезу со щеки и медленно, едва переставляя ноги, вернулась к дому. Услышала стук закрывающегося багажника. Эмерик был готов к отъезду. Он не станет пить кофе.
