– Речи быть не может, вы и так выкладываетесь по полной у Матье, не хватало, чтоб вы еще и вечером вкалывали!
– Но если я как раз этого и хочу, – произнес он решительно и в то же время едва ли не весело.
– В любом случае в сезон ремонтом не займешься, не хочу беспокоить гостей.
– И все-таки подумайте, вдруг я что-то могу сделать?
Мне удалось освободиться от его давления, я отпила вина и сразу, естественно, подумала о репетиционном зале.
– Вам что-то пришло в голову? У вас на лице написано.
Я заворчала, борясь с подступающим смехом. Сперва упрямец, теперь прозорливый и все подмечающий наблюдатель.
– Постройка, в которую вы заходили прошлым вечером.
Он нахмурился, показывая, что не понимает, о чем я.
– Ну вы знаете… когда… когда мы пришли к компромиссу насчет вашей комнаты.
Его рот изогнулся, изобразив едва заметную кривую ухмылку.
– Забавное понимание компромисса… Однако должен признаться, что не обратил особого внимания на это помещение. Покажите мне, и я скажу, смогу ли им заняться. Годится?
– Договорились.
Он встал, оставив бокал, к которому едва притронулся, и с подозрением покосился на меня. Я не шелохнулась.
– Пойдемте?
– Да, конечно, пошли.
У меня было какое-то странное чувство: никогда бы не подумала, что кто-то, кроме папы, может приводить в порядок этот зал, такой дорогой моему сердцу. Я не успела взвесить все за и против, все произошло слишком быстро. Мне, однако, не следовало капризничать: он предлагает помощь, я не имею права отказываться. В то же время, согласившись на нее, я не смогу следить за каждым его шагом, за всем наблюдать, проверять, контролировать, как я делала бы, если бы наняла мастера.
Элиас шагал, засунув руки в карманы, в нескольких метрах от меня.
– Для чего это предназначено? – спросил он, когда я открыла большое окно в пол.
– Это танцевальный зал.
Я зажгла свет и повернулась к нему лицом. Он прошел вперед, осмотрел стены, зеркало, перекладину станка, потрогал ее, потом переключил внимание на меня. Впервые я прочла на его лице любопытство.
– Вы танцовщица?
– Да, точнее… преподаю танцы.
– Здесь?
– Нет.
– Вы сейчас не используете зал из-за своего голеностопа…
“К сожалению, нет”, – чуть не крикнула я.
– Его уже больше четырех лет не приводили в порядок.
– А что именно вы хотели бы здесь сделать?
– М-м-м… полагаю, хорошо бы подкрасить стены, прошлогодняя зимняя сырость подпортила их, кое-где пошли трещины.
Он кивнул и поднял голову к потолку:
– А балки? Будем красить?
Папа хотел это сделать, но я сочла, что в его возрасте опасно забираться на такую высокую лестницу.
– Не знаю.
– Потом скажете.
– То есть вы действительно намерены этим заняться?
– Думаю, я справлюсь.
На его лице вдруг проступило очень мягкое выражение, резко контрастирующее с тем, что я видела до сих пор.
– Прошу вас, позвольте мне оказать вам услугу.
Я не сумела возразить, его готовность помочь тронула меня.
– Спасибо.
Он отошел к двери:
– Спокойной ночи.
– И вам.
Он был готов исчезнуть.
– Элиас!
Он обернулся.
– Здесь все сделал мой отец… и тут ничего не ремонтировали, потому что моя мать и он умерли, с тех пор прошло…
– Четыре года. Не волнуйтесь, я буду аккуратен.
Он казался отрешенным и безучастным, но слышал все, фиксировал все. Права ли я, разрешив ему работать в зале? Я не имела понятия, но это, по крайней мере, разбило лед между нами.
Назавтра с утра, как только “Бастида” опустела, я тут же рванула в его комнату, горя желанием узнать, что он написал о вчерашнем. Я не позволила себе захихикать, прочитав первую фразу:
Надо же было вляпаться в такое дерьмо! И все-таки я с удовольствием окажу ей услугу. Мало того что меня загнал в угол лесоруб, так теперь еще и хозяйка гостиницы. Это пришло мне в голову неожиданно, когда я остался один, а она пошла за вином. Мне показалось, что она все время взвинчена, за все хватается, а ей бы поберечь свой голеностоп… Черт возьми! Это сильнее меня! В ее отсутствие я заглянул в бумаги на столике, ей не хватает денег на содержание этого дома, звездные часы которого давно в прошлом, после смерти родителей все посыпалось. Поэтому мне и пришло в голову что-нибудь починить и отремонтировать в благодарность за почти бесплатное жилье… Себя не переделаешь…
Глава десятая
– Я в машине, еду в офис, захотелось с тобой поговорить.
Пришлось ждать утра понедельника, чтобы Эмерик соизволил объявиться. Я знала, что он когда-нибудь позвонит, тем не менее удивилась, прочитав его имя на экране. Удивилась? Или испугалась? Или продолжала злиться? Не знаю. Не удержалась и заставила его немного подергаться. Он перезванивал пять раз подряд, и на шестой я ответила. В моей битве с собой победила моя же слабость.
– Я хотел извиниться за тот раз, ну ты знаешь… когда… когда дочка позвала меня… Мне очень жаль, что так получилось.
– Что ты хочешь от меня услышать?
Молчание показалось мне бесконечным. Наконец он раздраженно нарушил его:
– Что же с нами происходит?
– Это ты должен сказать…
– Ты уверена? Не хочешь приехать в Париж, хотя бы на несколько дней?
– Нет, и потом, что это даст… Ты выделишь для меня вечер? Я хочу большего, Эмерик.
– Понимаю… Знаешь, я тоже.
Новое молчание, потом в трубке пискнуло.
– Что еще? – дернулась я.
– Параллельный вызов, я должен ответить, это моя…
– О’кей, все в порядке!
– Целую тебя…
Я прервала разговор, не дослушав. Зачем мне очередные дурацкие извинения? Незачем. Разве чтобы ощутить боль. Бесполезную.
Несколько дней спустя я вернулась от Кати и Матье после ужина, который помог мне ненадолго забыть о новом молчании Эмерика. И особенно об устроенной Огюстом выволочке. Я схлопотала от него по телефону головомойку, которую запомню надолго. Мой уход “в подполье” вывел его из себя. Он обвинял меня – наверняка справедливо – в том, что я отношусь к своей травме спустя рукава, что я безответственная и подвергаю неразумному риску свое выздоровление. Когда он пригрозил, что приедет за мной, чтобы “притащить за шкирку” в Париж и уложить в клинику к безумному профессору, я выложила свой козырь – реабилитолога и предложила позвонить ему и получить подробный отчет о моем восстановлении. Огюст смягчился, правда, совсем чуть-чуть, и, выслушав мои обещания, что я буду побольше отдыхать, повесил трубку.
