Фёдор широко разводит руками и с улыбкой, громко на всю свечную:
– Командир! Дома жена – тут Катерина! Куда деваться?
И делся куда-то.
Катерина продолжает дирижировать водяной симфонией, взмахивая руками, направляя всех на свои места. Катерина при храме. Храм при Катерине. Прихожанка неопределённого возраста.
– Не могу к своему возрасту привыкнуть, всё время набавляется, а мне кажется, убавляется. Девушка я душой уже пятый десяток.
Худая. Скреплённая верхом юбки и низом кофты, она напоминает древнерусскую игрушку. Тряпичную куколку: форму придаёт лишь одежда. А внутри просто мягкая основа, от которой тянутся руки. Ног у такой куколки нет – только длинная юбка с пришитыми к ней туфельками. И лицо нарисовано тонкой кисточкой, которую макнули в бледно-розовую краску.
В своих невесомых туфельках она плывёт по храму. От иконы к иконе. Как в детском саду в тихий час. Подходит к каждой. Смотрит. Полотенчиком протирает. Незаметно для молящихся убирает догоревшие свечи. Время от времени подходит к нам, чтобы посмотреть, как идёт работа:
– Замёрзли, Анна? Давайте на обед, я пока посижу.
Она садится на освободившуюся скамейку и начинает:
– С праздником! Давайте бутылочку, нет, крышечку открутите, а то долго будет. Все откручивайте крышечки и наклейки снимайте! Это уже не пепси-кола, господи прости.
Наклейка не отдирается, строгость Катерины проходит:
– Ну хорошо, но дома лучше в стеклянную банку перелейте. И к иконочке поставьте. Держите! Во славу Божью!
Множество рук. Тянутся к благодати. Особенно сегодня. С утра и до самого вечера. Катерина не устаёт повторять:
– С праздником! Давайте.
– Во славу Божью!
– Господи, благослови! Держите.
– С праздником! Здравствуйте!
– Спаси и сохрани! Держите водичку!
Она это говорит не прянично. Нет в словах открытки. И я повторяю за ней, сначала неловко:
– Во славу Божью! Возьмите, – и вижу, что люди смотрят на меня так же, как я на Катерину. И отвечают мне:
– С праздником! Спасибо.
Я меняю одни добрые слова на другие и уже говорю без робости. Уже чувствую смелость говорить про наклейки. А потом вода в последнем баке заканчивается, и мы ждём батюшку.
– А водичка святая закончилась?
– Сейчас батюшка придёт, освятит.
– А утренней не осталось?
Нужна та водичка. Первая. Умом они понимают, что нет никакой разницы. Что молитвы читаются одни и те же. Но… всё-таки… может, у вас осталась утренняя?
Катерина отдаёт свою бутылку «первой воды».
– Себе наберу второй. Во славу Божью.
А я свою не отдам. Умом понимаю, что разницы нет. Но. Малодушие. Катерины во мне мало. Помимо праздничных мыслей и благородного молчания, в голове выстраивается суетный монолог: «Замужем ли Катерина? Непонятно. Она работает при храме? Нет, говорят, что она просто прихожанка. По доброй воле проводит тут дни. А кто она в миру?..»
Пока набирается бак, Катерина позволяет себе поговорить по-мирски:
– Свитер купила. Цвет у него непростой, правда? – достает из сумки пакет и показывает краешек. – Ла-а-ама, – протягивает она певуче. А затем проговаривает быстро: – А может, и не лама, – и поспешно прячет всё обратно в сумку: в дверях появляется отец Анатолий. Она бросает взгляд на вошедшего следом Фёдора.
– Я же просила!.. – и переводит моляще взгляд на отца Анатолия. – Господи прости, у нас ещё не все баки…
Отец Анатолий, не расслышав, начал читать молитву. Дойдя до пустого бака, выразительно посмотрел на Катерину – та опалила взглядом Фёдора.
Девять часов. Все расходятся. Надевает шубку и Катерина. Фигурка её становится чуть больше. И ещё мягче.
– До завтра!
Почему-то кажется, что Катерина живёт одна. В маленькой комнатке. Где на столе стоит лампа с кружевным абажуром. Лампочка дешёвая, сгорает быстро, но светит тёплым жёлтым домашним светом.
Она быстро готовит ужин. Зажигает старую газовую плиту спичками. Делает неловкое движение и едва не говорит: «Фёдор, принеси, пожалуйста…»
Нет, она так не говорит. Потому что Фёдора нет. Вообще никого нет. Она живёт на первом этаже. И дворовые кошки смотрят ей в окна.
Рядом с лампой лежит молитвослов. Читает молитвы по уставу. У неё был долгий и светлый день. Ещё неделю она будет помогать раздавать людям крещенскую воду.
…Я иду по Фонтанке. Навстречу мне знакомое лицо. Не сразу узнаю без платка. Катерина. А рядом мужчина, похожий на часовню. Сразу видно – Катерина строила. На совесть. Плотный. Высокий. Крепкий. В свитере из ламы.
И Катерина рядом. Тоненькая. Строгая. Немного, может быть, сердитая. В миру всё-таки. Тут можно. В мире большой непорядок.
Ангел
На берегу Фонтанки сидели два рыбака. Они наливали в стаканы вино, когда пред ними вдруг предстала девочка (сущий ангел!). И этот ангел сказал:
– Дяденьки, а третьего стаканчика у вас не найдётся?
Обомлев и не поверив собственным ушам, один из них растерянно протянул свой стакан ангелу.
– Ой! – благодарно воскликнул ангел. – А он вам не нужен? Спасибо.
И ангел пошёл своей дорогой.
Рыбаки, переглянувшись, двинулись за ним (а может, за своим стаканчиком).
И им открылось: чуть поодаль расположился целый творческий пленэр ангелов-студентов, видимо, забывших взять с собой всё, кроме кисточек (беспечность свойственна ангелам и художникам).
Они дружно макали кисточки в их стаканчик, смешивая вино и акварель и создавая дивную картину мироздания, в котором два брата-рыбака, Пётр и Андрей, на берегу Галилейского моря забрасывают сети…
– Хороший день сегодня, Андрей, – сказал один рыбак. – Мы услужили искусству.
– Бери выше, Петя: мирозданию, – улыбнулся другой. – Сподобились.
– Ладно, тащи сеть, Андрей. И пойдём с Господом.
Мой ангел – ткач
Ты всегда забываешь телефон и ключи. Мой ангел уходит от меня и идёт по твоим следам. Возможно, его уже достало бегать туда-сюда, но это его работа. Его работа быть там, где мои мысли.
Он находит тебя в трамвае и садится рядом. Ты смотришь на краснокирпичные здания заводов, потому что ты любишь краснокирпичные здания заводов, похожие на средневековые замки, и ангел глядит на тебя уже с одобрением и меняет маршрут твоего трамвая.
Мой ангел – ткач. Он вечно носит с собой маленькую раму для ручного ткачества и всегда что-то ткёт. Это похоже на современное искусство, но ангел-ткач говорит, что это облако. Он любит свою Родину и пребывает в ностальгии. И у него всё время выходит облако. Это патриотично.
