Его пальцы, наоборот, гладили воздух. И скрепляли между собой разрезанные куски.
– Как красив язык немых, – сказал кто-то.
Электричка остановилась где-то в сумерках. Выходя, он подал ей руку. Она крепко ухватилась за неё, боясь соскользнуть.
Мы когда-нибудь перестанем об этом говорить, но не сегодня
Француженка, которая живёт на Петроградском острове и покупает на Сытном рынке букеты из листьев капусты
– Но это уже не название, а целая глава, можно уже больше ничего не писать.
– Да, но это мои букеты! А она их покупает!..
Я никогда раньше не видела таких букетов: какие-то лиловые листья декоративной капусты, чертополох, сухоцвет и снова капустные листья – бордовые, синие, фиолетовые! – красота сумасшедшая. Не знаю, почему я не купила их сразу, а зачем-то пошла покупать батоны. А когда вернулась, корзина была пуста.
– А где цветы? Здесь были цветы!..
– Их купила одна дама, – довольно сказала продавщица.
– Что, все?!
– Все! – И уважительно добавила: – Она француженка. Каждый раз покупает у меня все букеты. Говорит, во Франции таких нет.
Ага, конечно, только на вашем садовом участке «Красные зори».
Через неделю всё повторилось снова.
– А эти букеты с капустными листьями…
– Только что купила одна француженка, она говорит, что…
– Вы это уже рассказывали.
Вообще-то мы ездим на этот рынок исключительно из-за «стиляг».
– На планете Земля есть единственное место, где продают настоящий «Городской батон» – это Сытный рынок, – каждый раз говоришь ты.
В народе этот батон называют «стиляга»: потому что на вид он действительно стильный блондин из советского времени.
– Дайте пять «стиляг», пожалуйста.
На неделю нам хватает ровно пять. При том условии, что один батон обязательно сгорит в духовке, когда ты захочешь его подогреть, вынув из холодильника.
– Пекарь позорный, – всегда ворчу я. – Печь – это не твоё, забудь.
Я домовита, и меня расстраивают такие потери.
И вот суббота, а значит, мы едем на Сытный.
– Сегодня расхватали всех «стиляг», но я для вас оставила пять.
– Спасибо! И как это вы всех помните?!. Нас же тьмы!..
– Не всех. А вас. Вы – индивидуальность.
Никогда не знаешь, где тебя настигнет признание.
– Слушай, индивидуальность, – ты распихиваешь стиляг по сумкам. – А ты в курсе, что тут когда-то было лобное место? И здесь казнили того, кто, можно сказать, построил Петербург.
– Вот блин. А как зовут этого святого человека?
– Еропкин.
– Еропкин? И всё?
– Еропкин Пётр Михайлович. Это он задумал нам три луча вместе с Невским проспектом. А ещё храм тут стоял. Города всегда так строились: рынок, балаган, храм, лобное место. Всё, что нужно для жизни.
– Ужас. А мы теперь ходим и «стиляг» покупаем. Ну как это называется?!
– Это жизнь называется. Давай быстрее, а то опять опоздаем.
Мы со всех ног несёмся в павильон.
– А этот чудесный букет, с лиловыми листьями, есть?
– Ой, вы опять опоздали.
– Как это?.. Мы же специально приехали раньше!..
– Только что купила одна дама…
– Да, да, француженка…таких букетов во Франции нет, мы это уже слышали, наваждение какое-то.
– Вон она, к выходу идёт, видите?
Успеваем заметить тонкий дымчатый силуэт, обнимающий пять капустных букетов (или, наоборот, пять букетов, обнимающих силуэт)…
– Кто она такая? И вообще, что она тут делает – в Питере, на Сытном рынке?!
– Наши капустные букеты покупает. Слушай, а может, это Николь?.. Тоже француженка…
– ??? Да нет… не может быть.
– Я знаю, что нет. Но можно представить, что да.
На Петроградском острове нет времён года
Мы проходим мимо дома Траугота. Знаменитый ореол пушистых белых волос, круглые очки, длинный разноцветный шарф, красный вязаный жилет, штаны в шотландскую клетку… Всю жизнь этот человек прожил в сказках. И сам стал сказкой.
Этому сказочному художнику принадлежат огромные арочные окна на самом верхнем этаже мастерской. Это единственные живые окна, без стеклопакетов.
Смотрим на эти окна с почтением, разглядывая причудливые вазы с цветами.
– Ты видишь? По-моему, там наши букеты из капустных листьев!..
– Галлюцинации. Хотя…
– А ты заметила, что на Петроградском острове всегда непонятно – какое время года. Потому что здесь нет деревьев, один камень. Напиши об этом рассказ.
– Когда выпадет снег, всё будет понятно.
– Да, но остальные времена года здесь отсутствуют, так и напиши.
– Я не могу писать твои рассказы.
– Почему? Ты знаешь, однажды мне позвонила Наташа и сказала: «Я написала твой рассказ». А я говорю: «Как это?» Она отвечает: «А вот так. Написала я, но он твой, с твоей интонацией». И я так обрадовалась, что теперь на один рассказ меньше писать.
– Ты это к чему?
– Да к тому: если Наташа написала мой рассказ, почему ты не можешь?
– Пиши сама.
– Но ты же знаешь, что мне сейчас некогда.
– А для чего тогда ты вообще пишешь?
– Для счастья. А вот сейчас я не пишу и живу без счастья.
– Знаешь, я тоже иногда чувствую в себе склонность к тому, чтобы пожить без счастья.
На самом деле ты всё время пишешь. Ты высекаешь слова, роняешь их на улице, оставляешь в пельменной, теряешь на ветру. Мне приходится бегать и собирать их. Мне это надоело и я говорю:
– Я делаю тебе деловое предложение: ты пиши мои рассказы, а я твои.
– Тогда я напишу рассказ о Николь. Я всё время думаю о ней. И в рассказе я буду думать о ней в том самом кафе, которое рядом со Старо-Калинкиным мостом. Это такое маленькое грузинское кафе, в котором никогда никого нет.
– Кафе только для тебя, что ли?
– Похоже на то. Ты смотришь в окно, а там тоже никого. Только Фонтанка и иногда проезжает третий трамвай. И тоже пустой.
– Ну так не бывает. А где люди?
– Это конечная остановка. Люди уже вышли. Люди дома, пьют чай. Трамвай пустой, понимаешь. И вот там я буду сидеть и думать о Николь. Кстати, хорошая идея: давай ты тоже напишешь о Николь рассказ, но уже с другой интонацией.
