Человек на стене исчез, но оставил послание человечеству:
«Ничего не бывает рано, ничего не бывает поздно – всё бывает только вовремя. Целую, твой друг Конфуций».
Вчера
А потом в сумерки она ведёт меня на 4-ю линию. Просит сделать рукой кружок, соединив большой и указательный пальцы. И посмотреть на картинку, которая получилась внутри.
– Видишь?
Четыре фонаря, спрятанные деревьями. Тусклый жёлтый, оранжевый, алый и лимонный свет падает в лужи и в стёкла заброшенной фабрики.
В тёмном небе можно разглядеть башенку, сидящую наверху здания, как призрак одичавшего конструктивизма. А через глухие окна, если приглядеться, можно увидеть рабочие станки отшумевшей эпохи.
В безвременье девяностых фабрику закрыли. Рабочие вышли на улицу – на них упал свет четырёх мигающих фонарей, а на асфальт упали мигающие тени. Чья-то тень исчезла сразу.
Сейчас в теле фабрики попеременно открываются конторы, секты, парикмахерские.
Она просит меня не обращать внимания на вывески и смотреть только в кружок. Внимательно. И просит запомнить, какое при этом будет чувство.
– А теперь отведи кружочек ближе к Смоленке – это будет уже другая картинка. Разве мы в Питере? Я бы не сказала. Пошли, я покажу тебе скамейку. Ты взяла фотоаппарат? Хорошо, сфотографируешь мне её.
Мы идём через двор. Смотрим на разрушенные краснокирпичные стены завода.
– Это какой цвет?
– Цвет гнилой вишни.
– Мой любимый цвет.
Выходим из двора, подходим к перекрёстку. Ни одной машины. Но светофор показывает красный свет. Идём на красный. «Так можно идти только со мной!» – строго говорила она мне в детстве, держа крепко за руку.
Теперь я говорю ей:
– Так можно идти только со мной!
Она смеётся:
– Да. Так я тебе и говорила. И это было вчера.
Вчера. В детстве я не могла запомнить и понять этого слова…
– Мама, я забыла тебе сказать: я встретила на детской площадке твою подругу Зарему, и она передавала тебе привет.
– Спасибо. А когда это было?
– Это было завтра.
Прошлого не было. Точнее, оно было, но очень маленькое и совершенно несущественное, а вот завтра было огромно.
Теперь прошлое осуществилось. Незаметно подросло и наполнилось.
Мы переходим дорогу и идём по 7-й линии. Благовещенский сквер, детская площадка, песочница… В детстве этой красивой площадки не было, была только пыль. Которая служила нам песком, и мы лепили из неё пряники и куличики. Было пыльно и сладостно.
Мы идём дальше, вглубь сквера, и с почтением застываем перед цветущим розовым деревом.
– Ну вот что это за дерево? Непонятно. В Питере не может быть таких деревьев.
– Я же говорю, мы не в Питере. Вон моя скамейка, смотри!
На скамейке сидят весёлые люди.
– Как ты думаешь, а если мы попросим их уйти?..
– То есть?!
– Ну, ладно, тогда сфотографируй скамейку всё равно, но без них…
– Как ты это себе представляешь?!
– Ну, постарайся. Сделай кружок. Видишь?.. Как будто мы в Таллине. Или Париже. На станции «Stalingrad».
– Нет. Мы в Петербурге. – Я непреклонна.
– Нет, нет, это место не отсюда. Оно из другого пространства.
– Почему?
– Потому. Как говорит Зарема, тут столько всего случилось, что мы не можем быть здесь счастливы. Значит, мы точно не здесь. Сделай кружок.
Я делаю кружок, отсекая весёлых людей, и вижу край скамейки, фонарь и дерево, облитое жёлтым светом.
Мы возвращаемся на детскую площадку, садимся на скамейку, молчим. Над нами парит церковь. Она прорастает сквозь деревья охристым светом, уходя в тёмно-зелёные купола на тёмно-синем небе. Одно окно на самом верху горит, маленькое и круглое – как будто кто-то сделал кружок и смотрит на нас.
Возвращаемся на нашу 4-ю линию. Четыре разноцветных фонаря. Думаю, это получилось случайно: просто лампы по очереди перегорали – и вкручивали то, что было под рукой. А было то, что было. Она снова делает кружок. А я фотографирую фонари, чтобы понять завтра – «какое при этом было чувство».
Потому что завтра их не будет. Очередная открывшаяся контора вкрутит энергосберегающие лампы мёртвого цвета. И повесит вывеску «РЕМОНТ ЛАМП». Всё.
В памяти фотоаппарата останется несколько смазанных снимков скамейки и улицы с разноцветными фонарями. Прошлое опять подрастёт и наполнится.
– А где это вы были?!
Мы были во Вчера.
Диван Рафаэль
– Это звонит диван Рафаэль с Васильевского острова.
Диван Рафаэль – это я. И вся моя семья тоже Диваны Рафаэли. Так мы представляемся, когда звоним директору фирмы диванов, который в конце нашего разговора обычно говорит: «Я ускорю этот процесс, спасибо».
И ничего не происходит.
– Нас обманывают все мужчины. Даже продавцы диванов.
Дело в том, что диван не складывается. Рафаэль как бы говорит нам:
– Хватит, ребята! Вам пора отдохнуть.
Мы не знали, что у нашего дивана есть имя. Теперь знаем. Также знаем, что у него сломан механизм.
– А почему у него сломан механизм? Мы его неправильно открывали?
– Его невозможно неправильно открыть, – отвечает директор.
Механизм металлический. Возможно, это усталость металла. Усталость Рафаэля. Мне кажется, что никто не приедет его чинить. Я просто время от времени буду звонить директору диванов, а он будет ласково так, нежно говорить: «Я ускорю этот процесс, спасибо». И за что он мне говорит «спасибо»? Я же просто две недели езжу ему по ушам диваном. Но он такой ласковый, что мне тоже приходится говорить «спасибо».
Всего в нашем доме четыре дивана. Два из них зелёные.
– А зачем вы купили два зелёных дивана?
– Ну ты посмотри, какие они красивые!
Один диван как-то нашёл своё место в жизни, примостившись в кабинете под акварельным котом. А другой стоит посреди комнаты. Единственная польза от него в том, что на него можно сложить бардак-кочевник. Это вещи, которые мы всё время перекладываем со стула на диван, с дивана на стул.
