Он думал, что хорошо было бы поехать в Нижний Новгород. Но не знал, с кем теперь её оставить.
Бабочка принялась разглядывать портрет его жены. И напряжённо ждать развязки. Сейчас она войдёт. А тут я. Он скажет ей: «Прости, у меня другая». Та всплеснёт руками. Заплачет. И уйдёт. А он повесит на холодильник нашу вчерашнюю совместную фотографию.
Она не шевелила ни одним усиком, ждала. Её зрение позволяло охватывать взглядом сразу всю комнату.
Раздался женский голос:
– Ку-ку! Ку-ку! Всё готово! Приятного аппетита!
Но никого нет! Никто не заходил в комнату. А кукование продолжало нарастать.
– Ку-ку!! Ку…
Хозяин подошёл и выключил мультиварку, прервав кукование.
«Как она нехороша, – подумала бабочка. – Бескрылая коробка. Совсем не похожа на портрет. Значит, это ещё одна женщина. Одна готовит ему кашу, а другая – на картине. Третья – я…»
Овсянка медленно растекалась по тарелке. «Каша похожа на тоску, – подумал он. – Или на эти обои. Цвет пустыни. Охра с молоком». Он вспомнил про молоко и достал пакет из холодильника. Налил немного в блюдце, подумав, что бабочка тоже захочет попробовать. И ушёл в комнату.
Бабочка осталась сидеть на кухне, разглядывая соперниц.
Жанна Эбютерн тоже смотрела на неё слепыми глазами, потом не выдержала, села на стул и начала краситься. Обвила губы красной помадой, положила румяна, чтобы выделить скулы, дорисовала зрачки – и увидела бабочку. Бабочка почувствовала себя раздавленной. Ей хотелось уйти, улететь, но крылья не работали, а лапки прилипли к столу.
– Кто ты? Ты бабочка февраля. Тебя вообще не должно быть.
Портрет поправлял шляпу и продолжал говорить:
– А ты знаешь, что Набоков любил бабочек? Нет? Ты, вообще, читаешь книжки? Советую. В его кабинете первый шкаф, четвёртая полка слева. Чёрное собрание сочинений. Зачем ты нужна ему, такая глупая?..
Бабочка затряслась – и вдруг увидела, что вместо лапок у неё руки. А на голове шляпка жены. А жена сидит на столе и не может пошевелить лапками. Её крылья медленно осыпаются. И чей-то голос продолжает говорить:
– Смотри, за окном метель. Февральская бабочка, смотри. Смотри, сколько вас…
В окно влетела целая стая белых февральских бабочек… Но они не узнавали её и таяли…
…Бабочка пролежала в бреду весь день.
Занимаясь делами, он всё время ловил себя на мысли, что ждёт шелеста сухих крыльев. Этот звук мешал ему сосредоточиться, и одновременно его отсутствие беспокоило.
К вечеру он не выдержал, взял застывшую бабочку и поднёс к своему лицу. Она тут же проснулась. И увидела, что любимый смотрит ей прямо в глаза.
«А может быть, он на мне женится? Ведь я очень красивая. И он…» Не успела она додумать свою мысль, как в его кабинете раздался звонок. И он оставил её.
«Нет, не женится… Ему со мной скучно», – подумала бабочка. И прокралась за ним в кабинет. Он уже сидел перед экраном, в котором ему улыбалась рыжая девушка.
– Как твоя бабочка?
– Ужасно. Она чувствует себя здесь хозяйкой. Она заполонила собой всё пространство. Я не могу работать, мне мерещится, что она всюду, и я боюсь на неё наступить. Мне приходится снимать паутину с её лапок… И где она её находит? А главное, непонятно, с кем её оставить, когда мы поедем в Венецию.
– А мы всё-таки поедем в Венецию? – недоверчиво спросила девушка.
– Конечно, поедем.
– Только нужно ехать туда зимой. Зимой там очень красиво.
– Хорошо, а летом – в Крым.
– А ты уже нашёл работу? Или собрал листья с деревьев?
– Я взял кредитную карточку в банке.
– На самом деле ты собираешь листья с деревьев и расплачиваешься ими. И самое интересное, что у тебя принимают, – рассмеялась девушка.
– Так, – строго сказал он. – Ты едешь в Венецию или нет?
– Конечно, еду. У меня ведь тоже полные карманы листьев. Мы всё время куда-то едем. По-моему, только вчера мы с тобой спустились с Альп. Или это был Нижний Новгород, ты не помнишь?
– Если я всё успею к концу недели, мы обязательно поедем в Венецию.
Бабочка верила каждому его слову и переживала: «Что же будет со мной, когда они уедут? А как же его слепая жена? А Кукушка? Она ведь так верно служит ему…»
Интересно, что такое Венеция? Наверное, тоже райское место…
Была уже ночь. Она ходила по книжным полкам, залезала в распахнутые страницы, блуждала между слов… Вся его комната состояла из слов. Она с ужасом посмотрела на чемоданы, стоящие друг на друге, – из них тоже торчала бумага. В Венецию собирается, подумала бабочка.
Бумаги казались ей снежными сугробами. Она забралась в самый большой и уснула.
…Утром среди своих бумаг он увидел сухой лист. Взял его в руки и бережно, словно боясь разбудить, пошёл на балкон. И положил в самый пыльный и мягкий угол. Закрыл дверь.
«Он просто устал обо мне заботиться», – подумала бабочка.
– Я три дня кормил её апельсинами! Когда я её нашёл, она просто подыхала, ты понимаешь?! Я подарил ей эти три дня.
– Хочешь сказать, она провела их в раю?
– Да, именно это я и хочу сказать. Я думал о ней каждую минуту. Но она всё время вырубалась. И вообще…
– Она умерла?
– Не знаю. Я думаю, она улетела.
– В феврале? – спросила рыжая бабочка, живущая в скайпе.
Февральские бабочки. Миллионы бабочек. Они забрали себе всё небо. Кто-то оседал на деревьях. Проводах. Крышах. Воротниках прохожих. Дети ловили их языком. Кто-то снова залетал в окна, не затянутые сеткой.
«Я убил её. Нет. Я кормил её апельсинами. А потом она улетела».
…Летом к нему в окно залетали и другие бабочки. Он ловил их и отпускал на волю. Иногда фотографировал и отпускал. Давал им жизнь. Просто раскрывая ладони.
Однажды, разбирая балкон, он нашёл её крылья. Узоры, когда-то напоминавшие карту-атлас, уже не были видны. Они рассы́пались в его руках, как сусальное золото у неумелого мастера.
Но она ещё долго оставалась этой мыслью в блокноте: «Обязательно написать о том, как мы ходили…»
Собственно, и теперь это стало совершенно очевидно, именно она, эта февральская бабочка, приземлившись на его раскрытый блокнот, стёрла своей мокрой пыльцой его мысль.
Она виновата. Тварь.
– Ку-ку, ку-ку!.. Всё готово.
Егорова сума
Что бы он ни делал, всё у него выходит по-егоровски. Попав однажды в Егорову жизнь, человек выбегает из неё с огромной сумой.
