– Подарок. Я стригу одного маленького мальчика. И однажды он подарил мне эту рыбку.
Лина работает в мужской парикмахерской. Она художник по мужским головам. Причёска меняет абрис головы – и меняется всё: взгляд на себя, отношение к себе, походка становится другой, уверенной. Клиенты влюбляются в Лину, но Лина относится к ним как к картинам: всё, написана, следующий!
Её маму зовут Жанна. Вспоминая её имя, вижу взмах крыльев – солнечный такой взмах над гнездом, где её ждут шесть раскрытых клювиков. Лина – один из шести птенцов.
– А где папа? А где папа? А где папа? – звучит вопрос из каждого клювика.
– Он улетел, он улетел, он улетел.
Клювики смотрят в небо.
– Он там? Мы его увидим?
Не увидите.
Маленьким клювикам достались от их отца лишь красивая финская фамилия и красивые лица. Немало, если разобраться.
Последний раз мы виделись с Линой в Петербурге на детской площадке, нам было по десять лет. Потом птица Жанна перелетела с детьми в Москву, и прошло ещё десять лет, но меж нами с Линой ничего не изменилось: нам всё так же хорошо, мы будто по-прежнему сидим на качелях и играем в игру «Правда или действие».
Выбираешь действие – и тебе дают какое-нибудь дурацкое задание: залезь на дерево, спрыгни с горки… Выбираешь правду – отвечай на дурацкий вопрос. И самый популярный был – «кого любишь?».
Вот и теперь Лина, улыбаясь, говорит:
– Кого любишь? И вообще – давай говорить про любовь, всё остальное у нас – каждый день.
Дора вдруг встрепенулась, подплыла к стеклу: мол, да-да, давайте уже про любовь.
Про любовь
Всё началось с того, что я влюбилась в рассказ Данилова.
А потом сама попала в его сюжет.
И всё испортила. Пострадал и сюжет, и композиция. Нет, не сами по себе, а во мне.
В этом рассказе, кроме героя, существует ещё множество персонажей, и среди них – богиня гнева, дальняя родственница героя.
Богиня гнева, завидев меня, сразу признала во мне пришлую. Смотрит на меня пристально, как бы пытаясь вспомнить. Нет, не может. Конечно, ведь меня никогда не было в этом рассказе. Поэтому она спрашивает:
– А вы кто?
Я называю своё имя. И даже пытаюсь что-то сказать о себе: мол, я приехала из Петербурга… я влюбилась в этот рассказ…
Она перебивает:
– А вы кто?
Я повторяю всё снова, но она опять спрашивает:
– А вы кто?
Её закоротило.
Или это меня закоротило? Я как рыба, видимо, беззвучна. Возможно, это как раз последствия аллергии на рыбий корм: голос пропал, вот-вот покажется чешуя, а завтра утром из-под одеяла будут торчать плавники и хвост.
– А вы кто?
– Я Дора.
И тут на пороге появляется ещё один персонаж. Богиня гнева бурно радуется ему и всплёскивает руками (она его знает, он в рассказе Данилова присутствует). Всплеск её рук был какой-то орлиный, и одним крылом она задела меня. Это был толчок в сторону выхода. Из сюжета.
Воркование с персонажем отвлекло её (или она сделала вид, что отвлекло), и я, постояв в начале рассказа, последовала дальше…
Я отлично помню этот рассказ – и знаю, как тут всё устроено в доме: там пятиугольное пространство с эркером, а там камин с совами, а на балконе вечно стоят и курят… В следующей комнате будет много персонажей. И сам Данилов.
Идут разговоры. Я их уже читала и знаю все эти реплики наизусть. Но все речи перебивает один вопрос, который слышу только я: «А вы кто?».
Богиня гнева тоже заходит в комнату, становится напротив меня и смотрит.
– Присаживайтесь! – кто-то из персонажей дёргается со своего стула, чтобы уступить ей место.
– Нет-нет, я на минутку.
Эту минутку она даёт мне. Она будет здесь, пока я не исчезну. Она смотрит на меня так, как я смотрела на Дороти в первый день.
Я нежилец в этом рассказе. Я дура Дора. Эта женщина смотрит прямо в меня и хочет моей смерти. Я попала в чужой аквариум.
Чья-то большая рука появляется в этом аквариуме и пытается поймать меня, выловить. Температура моего тела равна температуре воды. Я житель холодных вод. Меня касаются чьи-то пальцы, и каждое прикосновение оставляет ожог.
Я снова оказываюсь наедине с богиней.
– Да-да, мы так и не познакомились, – говорит она. – Но это неважно. У вас на лбу написано, что вы влюблены в Данилова.
– Нет-нет, я влюблена в этот рассказ!..
– Вас много, – перебивает она. – Оставьте его в покое. И шарфик свой заберите!..
Данилов слышит этот монолог богини гнева. То есть что значит «слышит» – он сам его написал. Но он не любит перечитывать свои старые рассказы – и поэтому исчезает в комнате, закрывая дверь. Он в домике. Тоже такая игра есть.
Зачем я вошла в этот рассказ, где всё уже без меня так хорошо сложилось, где всё так цельно и гармонично, где все друг друга любят и где всё мне так нравится – и герой, и его дом, и его семья, и все другие персонажи… И богиня гнева мне тоже нравится.
Сейчас я сяду в тыкву и уеду отсюда. И шарфик заберу.
Я пошевелила губами, но слова остались во мне. Я не могу говорить. Как под водой. Если я заговорю, то вода зальёт мои лёгкие. Я взяла шарфик и быстро вышла: как вор, укравший собственный шарф.
Дороти прильнула к стеклу, и от этого её маленькая нижняя губа чуть сплющилась; Дора была похожа на внимательного слушателя. Ей лично ещё никто не рассказывал таких странных историй, как эта девушка.
– А потом? – спрашивает Лина.
– А потом…
И я вдруг почувствовала, как горит мой лоб. Наверное, там опять высветилась эта надпись: «Влюблена в Данилова».
У меня тепловой ожог. Горит лоб, жабры с трудом набирают воздух, внутреннее ухо принимает один и тот же сигнал: «А вы кто? А вы кто? А вы кто?..» и так дальше, по нарастающей. Ставлю под плавник термометр: 39 и 6. Я умираю.
Оживаю днём. Зову Лину. Нет ответа. Наверное, ушла на работу.
Зову Дороти…
Доры нет. Нигде нет. Нет, ну Дора уйти не могла.
Мечусь по квартире. На кухне нет. В комнатах нет. В ванной нет…
Вижу в раковине ее аквариум, но вместо Доры там мыльная пена. О горе!..
Ещё вчера я мечтала, чтобы она умерла, и вот она умерла. Это я её убила.
По инерции наматываю круги по квартире. И…
О боже, счастье-счастье-счастье! Я вижу Дороти в банке из-под огурцов!
Внутри воскресло, ожило, улыбнулось.
