«Амина» переводится с арабского как «надёжная».
Я могу не волноваться. Она проживёт мою жизнь за меня.
– Он будет любить тебя всегда. И будет любить тебя ещё больше, если ты уедешь… Уезжай, – настаивает Амина.
Амина всю жизнь делала всё лучше всех. Лучше всех рисовала. Лучше всех пела. Знала несколько языков. Лучше всех решала задачи. Правильный расчёт во всём. Может, и мной у неё получится быть лучше. Без ошибок.
Нет, она слишком умна. А Берест считает, что женщина должна быть глуповата.
– Алё, привет, послушай, я встретил девушку – она невероятно тупая. Она прекрасно тупая. Она такая тупая! Как должна быть женщина. Она не знает, что пирамиды находятся в Египте, представляешь? Я помогаю ей готовиться к экзамену по истории. Слушай, а это я тебе звоню? Или это ты мне звонишь? Я?.. Сколько мы не общались? Три дня? Знаешь, эти три дня я был счастлив. А сейчас услышал твой голос, всё вспомнил и сразу устал. С тобой тяжело. Будь проще.
– Да я простая, Берест! Я такая простая – пойду сена поем.
Правда, я знаю, где находятся пирамиды. Но это всё.
Берестов – создатель двойников. Произнося моё имя, он каким-то магическим образом добивается того, что все его поклонницы рано или поздно красятся в рыжий цвет. Они пахнут как свежевыкрашенные заборы. Хотя названия красок звучат многообещающе: «Весёлый апельсин», «Страстная орхидея», «Нежная лилия».
– А твои волосы, я помню, пахли сеном и солнцем… – говорит Берестов. – Знаешь, я влюбился в неё зимой. У неё была шапка, как у тебя. Зимняя с косичками. Я как увидел… Сразу влюбился.
– В шапку?
– В «Весёлый апельсин».
Теперь, идя по городу, я встречаю себя на остановках; листая фотоальбомы любимых групп, на концерты которых не смогла пойти, вижу себя в первом ряду. А в коридорах университета мой двойник говорит мне: «Здравствуй». Они следуют за мной по пятам, посещая те же магазины, выставки, фотографируясь у тех же картин.
– Они сумасшедшие?! – ору я Бересту.
– Да, – отвечает он.
– Они хотят убить меня и занять моё место?!
– Ты для них божество.
– Они атеистки!
Берестов смеётся.
– По-моему, Берест, они влюблены не в тебя, а в меня, – мстительно говорю я.
Но Берест снисходительно улыбается и пожимает плечами. Ему кажется, что отныне он неуязвим.
«Уезжай…». А он повесит мою акварель «Буря» в своей комнате. И будет водить моих двойников на экскурсии, как в музей. «Это её автопортрет. Знаешь, у неё был такой дурацкий характер… Из-за неё у меня не осталось друзей. Не осталось никого, кроме неё. А она взяла и уехала».
Если двойники не пожелают ходить на экскурсии, а захотят в кино или просто прогуляться по городу – то он возьмёт с собой чемоданчик и, проходя по знакомым местам, время от времени будет доставать оттуда меня, как старую надёжную карту: «Вот в этом кафе мы сидели с ней. А тут она сказала, что меня не любит. А тут передумала…».
– Заткнись. Ты говорил это уже сто раз. Давай перейдём на другую улицу.
Но нет, нет в этом городе «другой улицы».
Со временем двойников будет всё больше. И однажды я приеду в совершенно рыжий город. Осенний город рыжих женщин…
– Лет через двадцать Берест станет настоящим мужчиной, и ты влюбишься в него, – как заведённая, повторяет Амина.
И вот ему сорок. Та же любовь к полосатым рубашкам, та же привычка хмурить брови. (Берестов, ты не изменился!) И та же усталость. Но другая усталость, такая интересная усталость…
Но только сейчас тебе по-прежнему двадцать. А ему сорок.
У вас одинаковые имена. Вы оба родились шестнадцатого ноября. Ваши дни рождения я буду праздновать в один день. Или не буду праздновать, но тоже в один день.
Ваша жизнь – это поход к цели, но основное время вы тратите на сборы. И ждёте, когда финиш сам добежит до вашего старта.
Я слушаю ваши бесконечные истории. И вы не можете понять – интересно мне это или нет. В такие минуты надо просто остановиться – не останавливать, а самой… Замереть. Посмотреть на скалы. (Откуда скалы? Неважно.) Поделать упражнение для глаз. Наводя резкость на своего собеседника. Затем на скалы. Собеседник. Скалы. И просто сказать:
– Давай поедем туда, где есть горы и скалы?
– Давай.
И мы едем в Город Гор. Город его детства.
…Мы гуляем по городу. Он просит меня запоминать имена деревьев. Тут я жил. Тут учился. На этой горе провёл свою молодость. Смотри, какой вид, нравится? Стой. Я тебя сфотографирую. Жаль, что тут так много людей сейчас. Они заняли все мои места. Вон там тоже красиво, пойдём. Видишь мост, до него не так далеко…
До самых сумерек я брожу по чужому родному городу. По чужой жизни и чужим остановкам.
– Как зовут это дерево?
– Забыла. А это важно?..
Важно, что небо светило красным. И ветер пытался разговорить безымянное дерево. Прозрачно-чёрный узор под ногами начал шевелиться. Ветка тонко единилась с веткой. И тень одного листа ложилась на другую очень осторожно, не делая кляксы, а обретая новую форму.
– Мне столько нужно тебе рассказать, а ты даже название дерева не можешь запомнить.
Потому что я, как мечтал Берест, «прекрасно тупая». И я знаю, что ты тоже расцениваешь моё невежество как великое счастье.
Я для тебя как пустая корзина для сухих листьев. И ты желаешь заполнить эту корзину всеми своими воспоминаниями. Сложить туда всю свою жизнь. Рыжие, багряные листья уже вываливаются, но ты придавливаешь их рукой и несёшь новый букет.
– Куда ты опять улетела? Ты не хочешь меня слушать?
– Хочу.
– Помой черешню.
Мою.
– Смотри на меня! Я же тебе рассказываю.
– Я слушаю.
– Я твоих глаз не вижу!
Смотрю.
И чувствую себя древним египтянином на наскальном рисунке: глаз мой и тело смотрят в анфас. А лицо в профиль.
Мой фараон опять рассказывает о создании мира. И о своём личном участии. Я подношу ему черешню и думаю: а где мои непрожитые двадцать лет?!
Они у Доминик.
Это жена. Бывшая. То ли гречанка, то ли испанка, то ли всё вместе – испанка из Греции. Как Эль Греко. Кажется, его тоже звали Доменик. Сейчас посмотрю. Точно, Доменикос.
– Знаешь, когда она впервые приехала сюда, она сказала…
Доминик всё время что-то говорила. Шла и говорила. Перебивала. Становилась всё более и более навязчивой…
