– Можно? – спросила она. Ее волосы были взъерошены, лицо помято со сна.
Я молча кивнула.
Она наклонилась над Бизи, накинула ей на голову одеяло и просунула под него миску с горячей водой.
– Дыши, – сказала она, и Бизи задышала, втягивая в себя воздух и выталкивая его хриплыми толчками. – Постарайся дышать как можно глубже.
Бизи стала дышать медленнее, и ее кашель немного утих.
– Я сейчас, – сказала София. Через минуту она вернулась с небольшой коричневой сумочкой, из которой достала маленькую склянку с какими-то специями и еще одну склянку с медом. Потом налила в жестяную кружку немного горячей воды, высыпала в нее специи и добавила две ложки меда.
– Шафран помогает, – сказала она.
– Ты врач? – спросила я. Хотя она была молодая, моя ровесница, в ней ощущалась уверенность опытного человека, знающего все на свете.
Она рылась в сумке, перебирая склянки в поисках нужных снадобий.
– Я ветеринар, – сказала она, невесело улыбнувшись. – А вообще я много что умею.
Бизи уже успокоилась, ее дыхание стало чище, и София убрала одеяло с ее головы.
– Бизи? Можно тебя послушать?
– Да, – быстро сказала я, а Бизи широко раскрыла глаза и осуждающе на меня посмотрела. София прижала к ее груди стетоскоп, потом убрала его и положила ей ладонь на лоб. Прежде чем Бизи успела понять, что происходит, София стремительно задрала ей рубашку и прилепила на грудь горчичник.
Бизи ковыряла горчичник пальцем, как будто решая, возмутиться ей или нет, а потом утомленно привалилась к моему плечу.
Пока я укачивала Бизи, София сидела с нами, и я была очень ей благодарна за эту молчаливую поддержку.
– Спасибо, – тихо проговорила я, София пожала плечами. Она пристально посмотрела на Бизи, потом – на меня.
– Заложенность легких… они же забиты пылью, – сказала она вроде как вопросительно, но это был не вопрос.
Я кивнула.
Она покачала головой.
– Малышам хуже всего. Это весомая причина, чтобы уехать. Так много весомых причин. Я оставлю тебе шафран и горчицу. Они помогают. Еще можно попробовать чесночный суп, – добавила она. – Но это просто домашние средства. – Она протянула руку и взъерошила Бизи волосы. – Обязательно нужно ее показать врачу.
– У нас нет денег на врача, – призналась я. – У меня нет работы.
– Я найду тебе работу, – просто сказала София. Я не могла понять, то ли она и вправду была так уверена в себе, то ли мастерски притворялась. Я еще не встречала людей, наделенных таким талантом прогибать жизнь под себя.
Бизи заснула, прижавшись ко мне, ее теплая раскрасневшаяся щека лежала у меня на груди, а дыхание было хриплым и сбивчивым. Я знаю, это звучит странно, но в те трудные дни я цеплялась за любую мелочь, связанную с ней, – наверное, из-за того, что все время боялась ее потерять: как она держит меня за руку, как дрожат ее длинные ресницы, как звучит ее смех. Это буквально меня завораживало: слушать ее и знать, что в эти минуты с ней все в порядке.
София рассказала нам свою историю: ее семья выращивала в Техасе овец – они не уничтожали траву в своих прериях, но пыль не делает никаких различий, она все равно завалила их пастбища, и все овцы погибли.
– А потом люди начали говорить, что нам надо вернуться в Мексику. Мой отец родился в Техасе. При чем тут Мексика? – Ее взгляд затуманился воспоминаниями. – Все развалилось. Мы потеряли ферму, банк забрал ее за долги, и мы потеряли… много такого, чего не вернуть. Мама и братья отправились искать работу в южном Техасе. Я выбрала восток.
– Ты сильная, – сказала я. – Гораздо сильнее меня.
София покачала головой:
– Сила есть в каждом. Если надо быть сильной, ты будешь сильной. Когда защищаешь того, кого любишь, ты сделаешь все что угодно. Ты испробуешь все, что хотя бы теоретически может помочь, пусть даже это всего лишь чесночный суп. Выпрыгнешь из кожи вон, вывернешься наизнанку. Так всегда и бывает. – Она пристально посмотрела на Бизи и бережно погладила ее по макушке. – Я знаю все домашние средства, потому что знаю, что такое пыль, – сказала она после паузы. – Я знаю, что это такое, когда тебе нужно, чтобы кто-то дышал, и ты дышала бы за него, если бы так было можно. Когда готова сказать все, что угодно, лишь бы немного унять его страх, хотя ты понимаешь, что этот страх никогда не уйдет.
Потом мы долго молчали. София вдруг показалась такой потерянной. Мне стало трудно дышать. Как будто тяжесть, легшая ей на плечи, выкачала из комнаты весь воздух.
Но она быстро взяла себя в руки и расправила плечи.
– Мой отец. Я была самой младшей в семье, и когда я родилась, он был уже пожилым человеком. Он слишком много работал. Наверное, поэтому пыль и ударила по нему сильнее.
Я ждала продолжения.
София невесело улыбнулась.
– Он ни секунды не сидел без дела. Всегда стремился узнать что-то новое, всегда что-нибудь мастерил, у него всегда что-то было в руках – книга, или какой-нибудь инструмент, или животное, которое требовало ухода, – он хотел все понять и во всем разобраться. Он не раз мне говорил: «Если тратить зря время, то с тем же успехом можно сразу лечь в гроб». Он верил, что усердная работа всегда приносит плоды и что если ты добр с людьми, то и они будут добры с тобой. Пыль… – София пожала плечами. – Она все изменила. – Глядя на свои руки, она сплела пальцы в замок. – Папа всегда требовал от меня больше, чем от братьев… В школе, в любом деле, во всем. Наверное, он видел во мне себя. Он хотел, чтобы я уехала в большой город, чтобы я чего-то добилась в жизни. Ему было не важно, кем я стану и что буду делать, главное, чтобы я не осталась на всю жизнь на ферме. Когда он…
София моргнула, глядя в потолок. Я коснулась ее руки, давая понять, что ей не нужно произносить это вслух. Я уже догадалась, что она его потеряла. Я пыталась не думать о том, что это может значить для Бизи.
– Когда папы не стало, я совсем растерялась. Я не знала, чего хочу; все как будто окутала тьма. И я решила исполнить его желание. Я решила переехать в Нью-Йорк. Решила еще год назад. Я думаю, это именно то, чего бы он хотел.
– Но ты сама не хотела, – тихо проговорила я.
София покачала головой. Не в смысле «нет, не хотела», а в смысле «не знаю».
– Папа хотел, чтобы у меня было все, чего не было у него. А у меня-то как раз и было все, что я хочу. Мне нравилось работать на ферме; мне нравилось, что это был одновременно и физический, и умственный труд. Надо знать, когда и что сеять, какие растения дополняют друг друга. И животные… С ними частенько приходится поломать голову. Как будто все время решаешь какое-то сложное уравнение. Но при этом ты постоянно работаешь руками. Прикасаешься к земле. Отдаешь ей всю себя. Мне это нравится. – Она улыбнулась. – И мне нравится, когда у меня есть своя собственная земля и бескрайний простор. Мне не нравится разглядывать кирпичи. – Она прилегла на пол, опершись на локти. – Но теперь-то чего? Теперь нашей фермой владеют другие люди.
