— Так вот знай, если ты не уберешься отсюда, ты погибнешь. Это я тебе обещаю.
— Леонард меня убить не сможет, — самоуверенно заявил Веторио.
— Тебя убьет не Леонард, — сказала я мрачно, и он наконец взглянул на меня с тревогой.
— Вот так даже?
— Уходи, — попросила я уже мягче, — умоляю тебя, уходи отсюда и никогда не появляйся больше…
От полной безысходности в моих глазах защипало, как у меня еще хватало сил гнать его от себя? Веторио спрыгнул с подоконника и стряхнул с себя крошки.
— Не плачь обо мне, Веста! — сказал он бодро, — кто-нибудь меня да спасет! Черная птица, например!
— Не спасет она тебя…
— Ты что, не видела?
— Их две, Веторио. Одна спасает, а другая убивает.
Я думала, так ему будет понятнее. Он и правда что-то понял и пронзительно на меня посмотрел.
— И обе тебе подчиняются?
— Не выдумывай, — нахмурилась я, — просто я живу тут долго и кое-что о них знаю.
— Грим у тебя… — покосился мне за воротник Веторио, — смазался, — и усмехнулся заговорщески, — долгожительница.
«О, кудесник старый седой,
Дай мне зелье, чтобы забыться…»
Мне всё надоело. Не было ни выхода, ни надежды. К утру гости разошлись спать по своим комнатам. Меня разместили в одной спальне с Корнелией. Она сидела на кровати, вся изящная и чистенькая, как всегда, и тупо смотрела, как я раздеваюсь.
— Боже, — сказала она удивленно, но очень устало и потому еле слышно, — какое красивое у тебя тело… или ты не старуха?
— Нет, — сказала я безразлично, — я не старею. Я вообще бессмертна.
— Что ты такое говоришь, Веста?
— Хочешь стать бессмертной, девочка? — обернулась я к ней.
— Как ты?! — ахнула она, — О! Я же всегда говорила, что ты колдунья!
— Вместо меня, — сказала я.
— А тебе что, надоело? — склонила она на бок прелестную головку.
— Да. Мне надоело, — смотрела я на нее в упор, — хочешь быть вечно-молодой и красивой? Хочешь иметь крылья и летать? Хочешь быть сильной, как сто богатырей? И бессмертной… И никого не любить. Никогда.
Глаза у Корнели, было, загорелись, но сразу потухли.
— Не хочу, — сказала она.
21
Мой предельно усиленный инстинкт проявил себя очень скоро. Уже через несколько дней я ощутила тревогу, и поняла, что это в барахолке.
Лаиса в это время стирала крошки со стола и очень удивилась тому, как изменилось мое лицо.
— Что с вами?
— Где сейчас Веторио? — спросила я.
— Не знаю… — она уронила салфетницу со стола, — а что?
— Ничего, — сказала я мрачно и вышла из комнаты.
Дверь барахолки была приоткрыта. Это наконец случилось. Я застала его там, и уже не представляла, чем это может кончиться!
Лампу Веторио поставил на пол, но присмотревшись, можно было разглядеть, что он стоит, прижавшись к фреске всем телом и обнимая ее руками. Щека его припадала к стене, глаза были закрыты.
Черная птица заговорила во мне с неожиданной силой. Я стояла и боролась с нарастающей агрессивностью. Веторио почувствовал чье-то присутствие и обернулся. Нет, он не испугался, он выглядел скорее разочарованным.
— Веста? Опять ты? Ну, зачем ты следишь за мной? Я же не вор. И не шпион.
— Ты слишком много знаешь, — сказала я.
— Ошибаешься, — сказал он, — я ничего не знаю. Я понятия не имею, почему она, — он обернулся к фреске и погладил ее ладонью, — такая теплая!
— Теплая? — удивилась я.
— Возможно, это не то слово… Она излучает как биогенератор. Кто бы мог подумать, что в ваше время можно найти что-то подобное… И где? В средневековом замке!
— А ты жил в другое время? — спросила я, чтоб услышать объяснения от него самого.
— Конечно, — ответил он сразу, как будто я поинтересовалась, умывается ли он по утрам.
— Мы для тебя — древность, не так ли?
— Я к вам уже привык.
— Зачем ты здесь?
— Так получилось. Я просто жертва катастрофы, и совершенно не опасен. Мне ничего не нужно, кроме этого излучения.
— Я не понимаю, о каком излучении ты говоришь.
— И не поймешь. Сытый голодного не разумеет.
Мне хотелось его понять, но это было очень трудно. Мешала агрессивность и разница в полтора тысячелетия. Я подошла к фреске и тоже припала к ней. Тепла я не ощутила, но мне показалось, что у меня прибавилось сил, и еще я почувствовала какую-то нежность, словно ласковая мама погладила меня по голове. Мне всегда было как-то особенно хорошо в барахолке, но я не связывала это ощущение с дверью за фреской. Я думала, это всё тишина, уединение и память о прошлом.
— И ты хочешь сказать, — спросила я недоверчиво, — что это всё, что тебе нужно в нашем замке?
— Это всё, — кивнул он, — и не переживай больше, никакого вреда от меня не будет. Не нужно меня выгонять.
— Как же ты ее нашел? — продолжала я допытываться.
— Это допрос, Веста?
— Считай, что да.
— Ну что ж, — он вздохнул, — я вышел к ней, как голодный приходит на запах хлеба, как продрогший приходит на огонь, как слепой — на отдаленный звук, как пчела летит на мед… Я ее почувствовал.
— Тебе так необходимо это излучение?
— Как тебе солнце.
Мы долго смотрели друг на друга. Мне стало ясно, что уйти от этой фрески для него равносильно гибели. Запугивать и предупреждать его совершенно бесполезно.
— Это дверь, — сказала я.
— Дверь? — он обернулся назад, потом снова ко мне, — черт возьми, что же у вас там за дверью?
— Этого никто не знает, — сказала я торжественно, — и никто никогда туда не войдет. Я никого туда не впущу. Хочу, чтоб ты это понял.
— Я понял. Ты — сторож.
— Да. Я сторож этой двери. Я не знаю, что там, но если ты попытаешься туда войти, я убью тебя не задумываясь.
— Не волнуйся, — сказал Веторио, — я туда не полезу. Ты даже не представляешь, что за мощная штука должна там находиться, если мне хватает излучения, которое проходит через стену.
— Будет лучше, если ты станешь приходить сюда как можно реже.
— Я и так стараюсь, но последние приключения меня слишком истощили…
Я немного успокоилась. У меня появилась надежда, что мы с Веторио сможем ужиться мирно. Если он не собирается проникать за дверь, то у меня хватит выдержки не отрывать его от фрески. Я же сильная, я очень сильная!
