Я взглянул. Через круглые окуляры примерно посередине между вершиной хребта и его подножием виднелся аккуратный дом, обшитый досками. Двухэтажный, он стоял на склоне, и терраса его выходила в лощину. Если судить по карте, дом этот располагался где-то по соседству с моим, но из-за рельефа к нашим домам вели разные дороги. В окне горел свет. Шторы задернуты, поэтому увидеть, что внутри, я не смог, но если б не шторы и в комнате горел бы свет, фигуры находившихся там людей были бы сейчас как на ладони. Технические характеристики бинокля это позволяли.
– Военный бинокль, стоит на вооружении в НАТО – в магазинах такие не продают, поэтому достать оказалось непросто. У него очень высокая светосила, и даже в темноте можно отчетливо различать предметы.
Я отстранился от бинокля и посмотрел на Мэнсики.
– То, что вы хотите увидеть, – этот дом?
– Да. Только не поймите меня превратно. Я вовсе не подглядываю.
Взглянув напоследок в бинокль, он отнес его вместе с треногой на прежнее место и накрыл сверху кожухом.
– Вернемся в дом, а то как бы не простудиться. Стало зябко, – произнес Мэнсики, и мы вернулись в гостиную. Как только расположились – я опять на диване, он в кресле, – показался юноша с хвостом и предложил что-нибудь выпить. Мы отказались. Мэнсики, поблагодарив юношу за работу, сказал, что они с поваром могут быть свободны. Тот попрощался и удалился.
Командор сидел теперь на рояле – угольно-черном концертном «Стейнвее». Было заметно, что здесь ему нравится больше, чем на прежнем месте. Драгоценный камень на эфесе его меча горделиво сверкал на свету.
– В том доме, что вы сейчас видели, – начал Мэнсики, – живет девочка. Возможно – моя дочь. И я хочу иногда ее видеть, пусть даже издалека.
Я не знал, что ему на это сказать.
– Помните, я рассказывал? Про мою бывшую любовницу, которая вышла замуж за другого и родила дочь? Что, быть может, это моя дочь?
– Конечно, помню. Ту женщину покусали шершни, и она умерла. А девочке сейчас лет тринадцать, правильно?
Мэнсики коротко кивнул.
– Девочка живет вместе с отцом в том доме. На другой стороне лощины.
У меня в голове возникло сразу несколько вопросов, но на то, чтобы связать их между собой, требовалось время. Мэнсики молчал и терпеливо дожидался, что я ему на это скажу.
И я сказал:
– Выходит, вы купили этот особняк на другой стороне лощины, чтобы каждый день хотя бы издали видеть ту девочку, возможно – вашу дочь? И только ради этого вы заплатили за дом немалые деньги и затем истратили приличную сумму на его переделку? Я прав?
Мэнсики кивнул.
– Да. Отсюда за ее домом наблюдать идеально. Я просто должен был завладеть этим местом. Другого участка, на котором можно было бы что-то строить, во всей округе нет. И с тех пор почти каждый день я в бинокль высматриваю девочку на той стороне, хотя увидеть ее мне удается редко.
– И потому вы живете один и стараетесь не впускать в дом чужих, чтобы не мешали?
Мэнсики опять кивнул.
– Да. Хочу, чтобы мне никто не портил настроение. От этого места я желаю лишь одиночества. Теперь, кроме меня, тайну знает всего один человек на всем белом свете – вы. О таком лучше неосмотрительно не распространяться.
Он прав, подумал я и, разумеется, тут же задался вопросом: тогда почему он мне все это рассказывает?
– Тогда почему вы мне все это рассказываете? – спросил я вслух. – Есть тому какая-то причина?
Мэнсики положил ногу на ногу, посмотрел мне в глаза и очень тихо произнес:
– Да, конечно, причина есть. Хочу обратиться к вам с одной особой просьбой.
25
Насколько глубокое одиночество приносит человеку истина
– Хочу обратиться к вам с одной особой просьбой, – произнес Мэнсики.
Судя по тону, предположил я, он давно искал подходящего мгновения, чтобы начать этот разговор, и просто выжидал. Наверняка лишь ради этого и пригласил меня – вместе с Командором – к себе на ужин: чтобы открыть свою тайну и выложить особую просьбу.
– Если это будет мне по силам, – сказал я.
Мэнсики некоторое время смотрел мне в глаза. Затем произнес:
– Это не то, что вам по силам, – это под силу только вам.
Мне вдруг почему-то захотелось курить. Сразу после свадьбы я отказался от этой привычки и с тех пор вот уже почти семь лет совсем не прикасался к сигаретам. А прежде был заядлым курильщиком, и отказ от табака дался мне поначалу совсем нелегко, но теперь даже не тянуло. Однако в ту секунду, целую вечность спустя я подумал: было б хорошо взять сигарету и поднести к ней огонь. Мне даже послышалось, как чиркает спичка.
– И чего же вы от меня хотите? – спросил я, хотя, признаться, знать этого мне совсем не хотелось. Будь вообще на то моя воля, я бы хотел так этого никогда и не узнавать. Но беседа наша обернулась так, что не спросить этого я не мог.
– Мне бы хотелось, чтоб вы написали ее портрет, – сказал Мэнсики.
Произнесенную им фразу мне пришлось разложить в уме на части и выстроить ее заново, хотя сама фраза была очень простой.
– То есть, я рисую портрет той девочки – возможно, вашей дочери, так?
Мэнсики кивнул.
– Именно. Как раз об этом я и хотел вас просить. Причем не по фотографии, а так, чтобы она сидела перед вами, у вас в мастерской. Так же, как вы писали меня. Это единственное условие. Как ее изобразить, я, разумеется, доверяю вам. Рисуйте, как хотите. Больше я ничего не потребую.
На время я буквально лишился дара речи. Сомнений у меня было сколько угодно, и я произнес вслух первое, что пришло мне в голову, практическое:
– Но как же я ее уговорю? Хоть мы и живем по соседству, обращаться с просьбой к девочке, которую я совершенно не знаю: давайте я вас нарисую, будьте моей моделью, – никак не годится.
– Разумеется. Такая просьба вызовет лишь ненужные подозрения.
– Тогда что вы предлагаете?
Мэнсики некоторое время смотрел на меня, ничего не говоря. Затем, будто тихо открыв дверь и вступив в дальнюю комнатку, не спеша произнес:
– По правде говоря, вы ее уже знаете. И она вас – тоже.
– Мы с ней знакомы?
– Да. Ее имя – Мариэ Акигава. «Осенняя река», а Мариэ – хираганой. Помните такую?
Мариэ Акигава. Несомненно, мне и впрямь приходилось слышать это имя. Но связать его с конкретным человеком я толком не мог, будто заклинило. Но вскоре память щелк! – и вернулась.
– Мариэ Акигава – та девочка, которая ходит на уроки в изостудию, верно?
Мэнсики кивнул.
– Именно. И вы ей преподаете в этом кружке.
