– Полагаем, вчера мы говорили, что воплощения в светлые времена нас истощают, – произнес Командор. – Однако нам непременно хотелось неспешно понаблюдать, как судари наши рисуют картинки. И вот мы самовольно и пристально наблюдали, как вы работали. Мы вас не обидели?
Отвечать на это было бессмысленно. Обиделся я или нет, скажите на милость, чем живой человек может вразумить идею?
Командор, не дожидаясь моего ответа – или же приняв за ответ мои мысли, – продолжал:
– Как хорошо у вас оне нарисованы! Тут даже постепенно проявляются их сущности.
– Вы знаете этого человека? – удивленно спросил я.
– Конечно, – ответил Командор. – Разумеется, мы их знаем.
– А не могли бы вы о нем немного рассказать? Что он за человек? Чем занимается? Где он теперь?
– Поди ж ты… – произнес Командор, склонив голову набок и нахмурившись. Когда он так хмурился – напоминал чертенка или Эдварда Г. Робинсона из старых гангстерских саг. Кто знает – может, Командор позаимствовал свою гримасу у него. Такое было бы вполне возможно. – В мирах случаются такие вещи, о каких вам, судари наши, лучше не знать, – сказал Командор, не снимая с лица маску Эдварда Г. Робинсона.
Я тогда еще подумал: Примерно то же самое недавно мне говорил Масахико. Бывают такие вещи, о которых, по возможности, лучше не знать.
– То есть то, что мне лучше не знать, вы мне не скажете, верно? – спросил я.
– Почему? Да потому, что вы, судари наши, на самих делах это уже знаете даже без наших рассказов.
Я молчал.
– Вот, скажем, вы, судари наши, рисуя картинки, собираетесь субъективно воспроизвести на них то, что сами прекрасно знаете. Возьмите Телониусов Монков. Оне придумали свои непостижимые и таинственные аккорды не суть разумами или логиками. Оне их просто прозрели и вынули их обеими руками из потайных уголков своих сознаний. Важно не суть создавать что-либо из ничего. Вам, сударям, следует скорее обнаружить те верные вещи во всех, какие уже суть.
Он знает о Телониусе Монке, значит.
– Да, и об Эдвардах как их там, и о прочих, – подтвердил Командор. Он продолжал читать мои мысли. – Но сие ладно, – продолжал он, как бы меняя тему разговора. – Да, вот что еще, из чувств вежливостей на всякие случаи здесейчас нужно не забыть упомянуть о… ваших прекрасных подругах, судари наши. Гм, ну, тех, замужних, что ездят на красных «мини». То, чем вы, судари наши, здесь занимаетесь, простите, мы видим все без исключений: что вы, скинув одежды, вытворяете в постелях.
Я, ничего не отвечая, смотрел Командору в лицо. То, что мы вытворяем в постели… Говоря ее словами, то, что она «стесняется сказать вслух».
– Однако если сможете, пожалуйста, не берите близко к сердцам. Мы понимаем, что это скверно, но идеи – оне, как бы там ни было, видят все. И не могут выбирать, на что им по нравам смотреть. Однако и вправду беспокоиться нечего. Для нас что сексы, что утренние гимнастики, что трубы чистить – все едины. Мы смотрим, но нам это не суть интересно. Просто смотрим, и все.
– Выходит, в мире идей понятия приватности не существует?
– Разумеется, – ответил Командор скорее с гордостью. – Разумеется, ничего подобного у нас не суть нисколько. Поэтому, судари наши, не будете переживать – и все пройдет благополучно. Ну как? Сможете не брать в головы?
Я опять нерешительно замялся. Неужели можно думать о сексе, зная, что за тобой наблюдают от начала и до самого конца? Возникнет ли тогда вообще какое-то влечение?
– Можно один вопрос? – сказал я.
– Если сможем на них ответить.
– Завтра, во вторник, я приглашен на ужин к господину Мэнсики. Вы тоже туда приглашены. Мэнсики-сан давеча говорил, что приглашает мумию, но по сути это он о вас, ведь вы тогда еще не принимали облик Командора.
– Нам все равно. Захотим стать мумиями – станем ими в два счета.
– Нет, оставайтесь таким, – поспешно попросил я. – Так лучше.
– Мы пойдем в дома к дружищам Мэнсики с вами, судари наши. Вы, судари наши, нас видите, а дружища Мэнсики – нет. Поэтому хоть мумиями, хоть командорами, разниц не суть, но все же хотелось бы попросить вас, судари наши, об одних услугах.
– О какой?
– Вам, судари наши, нужно позвонить дружищам Мэнсики и удостовериться, что приглашения на вечера вторников все еще в силах. А заодно предупредить, что с вами приедут не мумии, а Командоры. И уточнить, что оне не будут против. Как мы вам ранее уже говорили, мы не можем появляться там, куда не приглашены. Так или иначе, но нас должны пригласить, сказать: «Пожалуйста, приходите!» Зато достаточно одних приглашений, и после этого мы сможем появляться там, когда захотим. В сих домах приглашениями стали погремушки.
– Понятно, – ответил я. Что бы ни случилось, главное, чтобы он не предстал в виде мумии. – Значит, я позвоню господину Мэнсики и уточню, в силе его приглашение на вторник или нет? А также попрошу изменить имя гостя с мумии на Командора.
– Будем весьма вам признательны. Что ни говорите, никак мы не ожидали, что нас пригласят на званые ужины.
– У меня еще один вопрос, – сказал я. – Вы, случаем, не из сокусимбуцу? Не из тех монахов, кто по своей воле спустились под землю, где отказались от еды и питья и, читая сутры, впали в медитацию? А затем испустили дух и, превращаясь в мумию, звонили в бубенец?
– Хм, – сказал Командор и чуть склонил голову набок. – Как раз этих мы не ведаем. В какие-то мгновенья мы стали чистыми идеями. А до того кем были, где и чем занимались – таких памятей у нас совершенно не суть.
Командор возвел взгляд к потолку.
– Как бы там ни было, нам поры исчезать, – тихо и чуточку хрипло сказал Командор. – Времена воплощений подходят к концам. Утренние часы – не суть для нас. Мои друзья – тьмы. Мои дыханья – пустоты. На сим разрешите откланяться. И за вами – звонки дружищам Мэнсики.
С этими словами Командор закрыл глаза, сжал губы и сплел пальцы обеих рук, точно собирался медитировать, и стал утончаться. Совсем как прошлой ночью, тело его растворилось в пространстве, словно эфемерный дымок, и в лучах утреннего солнца остались лишь я и мольберт с начатой картиной. С полотна на меня пристально смотрел мужчина с белым «субару-форестером» – его черновой набросок углем.
«Я точно знаю, где и что ты делал» – словно напоминал мне он.
После полудня я позвонил Мэнсики. Поймал себя на мысли, что звоню ему домой впервые. Прежде мне всегда звонил он. После шестого гудка Мэнсики ответил.
– Вот хорошо, – сказал он. – Как раз собирался вам позвонить, но не хотел мешать работе и дожидался второй половины дня. Я слышал, вы любите работать с утра.
– Да, я как раз закончил.
– Как работа? Продвигается? – поинтересовался он.
– Да, принялся за новую картину. Только начал.
