– Когда эта картина будет готова, покажешь мне ее, прежде чем отдавать, хорошо? Взглянуть бы хоть одним глазом, – попросил он, не отрываясь от холста.
– Хорошо, – ответил я. – Эта – не на заказ: просто для себя – рисую, как захочется. Отдавать ее я пока никому не собираюсь.
– Ты что ж, захотел нарисовать свою картину?
– Выходит, так.
– Это своего рода портрет, но никак не формальный.
Я кивнул.
– Можно и так сказать.
– И ты, похоже, нащупываешь новое для себя направление.
– Хотелось бы в это верить, – сказал я.
– На днях видел Юдзу, – сказал мне Масахико уже перед самым уходом. – Случайно встретились и проболтали с полчаса.
Я кивнул, но промолчал. Потому что не знал, что и как тут уместно будет сказать.
– Она, похоже, ничего. А о тебе – почти ни слова. Точно мы оба избегали этого разговора. Ну, сам понимаешь, неловко это бывает. Но в конце она все же спросила о тебе, чем ты занимаешься? Я ей ответил: вроде рисует. Что именно – не знаю, уединился в доме на горе и что-то делает там.
– По крайней мере, пока еще жив, – сказал я.
Масахико, как мне показалось, хотел рассказать о Юдзу что-то еще, но передумал и промолчал. Юдзу издавна дружила с Масахико и часто обращалась к нему за советом. Вероятно, это касалось нас с нею. Так же, как я часто ходил к нему за советом по поводу картин. Однако Масахико мне ничего не рассказывал. Такой вот человек. Выслушивать людей – выслушивал, но все, о чем они с ним говорили, оставлял у себя внутри. Как дождевая вода – течет по желобу и скапливается в бочке, а оттуда наружу никак. Не перетекает вода через край, переполнив бочку, а уровень ее регулируют по необходимости.
Сам Масахико за советами ни к кому не ходил. Хотя ему тоже было на что посетовать. Сын знаменитого художника, своими силами поступил в Институт искусств, но при этом обделен талантом. Наверняка ему было о чем рассказать. Но за все долгие годы нашей дружбы я не припомню ни одного случая, чтобы мне довелось услышать хоть какую-то жалобу из его уст. Такой вот он человек.
– Думаю, у Юдзу был любовник, – решительно сказал я. – Под конец нашего брака она старалась избегать близости со мной. И я должен был заметить это раньше.
Вообще я делился с кем-либо этим впервые, а до сих пор держал внутри себя.
– Вот как? – только и сказал Масахико.
– Но об этом ты, наверное, знал?
Масахико ничего не ответил.
– Разве не так? – повторно спросил я.
– Бывают такие вещи, о которых нам, по возможности, лучше не знать. Могу сказать тебе только это.
– Однако знаешь ты или нет, предстоящий результат почти одинаков. Разница лишь в том, как скоро это произойдет, внезапно или нет, и с какой силой раздается звоночек.
Масахико вздохнул.
– Да, похоже, ты прав, все так и есть. Хоть знаешь, хоть не знаешь – результат всегда один и тот же. Но даже при этом я могу тебе рассказать далеко не обо всем.
Я молчал.
Тогда он сказал:
– Например, каким бы ни был результат, у всего непременно есть как хорошая сторона, так и плохая. После расставания с Юдзу тебе пришлось нелегко. Мне очень жаль, что так получилось. Но в результате ты наконец-то опять начал рисовать. Нашел собственный стиль. Если задуматься, разве это плохо?
«А ведь он прав, – подумал я. – Если бы мы с Юдзу не расстались – точнее, если бы Юдзу от меня не ушла, – я б и теперь продолжал писать заурядные портреты, зарабатывая ими на жизнь. Однако то был не мой собственный выбор. Вот что важно не забывать».
– Старайся замечать хорошие стороны, – уходя, сказал Масахико. – Может, это никчемный совет, но раз уж идешь по улице, не лучше ли идти по солнечной стороне?
– И к тому же в стакане остается еще остается одна шестнадцатая часть воды.
Масахико рассмеялся.
– Вот нравится мне в тебе эдакое чувство юмора!
Я и не собирался шутить, но не в этом признаться.
Масахико немного помолчал, а затем сказал:
– Ты все еще любишь Юдзу?
– Я понимаю, что должен ее забыть, но так прикипел к ней душой, что не могу оторваться. И почему так бывает?
– С другими не спишь?
– Если и сплю, то между ними и мной всегда присутствует Юдзу.
– Ну и дела… – произнес он и потер лоб кончиком пальца. Похоже, он и впрямь не знал, что мне сказать.
Затем сел за руль и приготовился уезжать.
– Спасибо за виски, – поблагодарил я. Еще не было пяти, но небо заметно потемнело. В это время года ночи становятся длиннее.
– По правде говоря, хотелось выпить вместе, но я за рулем, – сказал он. – Как-нибудь посидим вдвоем, тогда и выпьем. Давненько мы этого не делали.
– Да, как-нибудь, – ответил я.
«Бывают такие вещи, о которых нам, по возможности, лучше не знать», – так сказал Масахико? Может, он и прав. Бывают и такие вещи, которых лучше не слышать. Однако не годится, чтобы человек жил, вечно не слыша ничего. Придет время, и как бы ни зажимал он себе уши, звук сотрясет воздух и проникнет в самое сердце. Неизбежно. Не нравится? Единственный выход – жить в вакууме.
Я проснулся посреди ночи. Нащупал выключатель и зажег свет. Посмотрел на часы. Цифры на электронном табло показывали 1:35. Послышалось, будто звенит бубенец. Вне сомнения – тот самый. Я приподнялся, повернулся в ту сторону, откуда доносился звук, и прислушался.
Бубенец зазвонил опять. Кто-то тряс им под покровом ночи – причем звук был сильнее и звонче прежнего.
21
Малы, но если порезаться, хлынут крови
Я сел на кровати и, затаив дыхание, в ночной темноте прислушался к звону бубенца. Откуда он доносился? Звон был громче прежнего, это бесспорно. И шел теперь с другой стороны.
Я заключил: бубенец теперь звонит внутри этого дома. А что еще мне оставалось думать? Из путаницы воспоминаний всплыло, что погремушка вот уже несколько дней лежит на полке в мастерской.
Звук бубенца доносится из мастерской.
Сомнений нет.
И что мне теперь делать? В голове все перемешалось. Конечно же, мне стало страшно. Еще бы – в доме, в этих самых стенах происходят непонятные вещи. Время за полночь, место – уединенный дом в горах, и я – один-одинешенек. Как тут не бояться? Позже, однако, я понял, что над страхом тогда чуточку преобладало смятение. Голова человека – она так устроена. Чтобы снять или же приглушить острую боль или страх, все чувства и ощущения мобилизуются. Так же, как на пожаре в ход идут самые разные емкости для воды.
Я постарался привести мысли в порядок и прикинуть, что делать дальше. Один вариант – спать дальше, натянув на голову одеяло. Как и предлагал Масахико, никак не соприкасаться с тем, что нам неведомо, выключив всякие мысли, ничего не видеть и не слышать. Однако вся беда в том, что сейчас уже не до сна. Можно накрыться одеялом и заткнуть уши, можно выключить мысли, но не замечать отчетливый звон бубенца невозможно. К тому же звонит он внутри этого дома.
